Их глаза встретились. Его явно смутил этот невольный физический контакт, София же словно о чем-то задумалась, чувствуя, как напряглись его мышцы, а у нее внутри что-то дрогнуло и учащенно забилось сердце.
— Ну и ну, — чуть ли не мурлыча, сказала она. — Кто бы мог подумать.
— Хватит.
Тайлер выпрямился и поспешно отступил назад, как будто вдруг заметил, что стоит на краю пропасти. Но София как ни в чем не бывало снова прильнула к нему.
— Не волнуйся, Макмиллан, ты не в моем вкусе.
— И ты — не в моем.
— Неужели? А какие и твоем вкусе?
— Не люблю самоуверенных и чересчур целеустремленных женщин в модной упаковке.
София ухмыльнулась:
— Придотся полюбить.
Тайлер снял и протянул ей перчатки:
— Надень. А то твои нежные ручки вмиг покроются мозолями. Завтра приходи с перчатками и не забудь головной убор. Нет, не здесь! — крикнул он, когда она приготовилась обрезать очередной побег.
Он встал позади нее, взял ее за запястья и направил секатор. Тайлер не видел, как по лицу Софии расползлась довольная улыбка.
Переезд с Восточного побережья на Западное был в каком-то смысле путешествием в новый мир — в мир, где он никого не знал. Он успел пустить корни в асфальт и бетон Нью-Йорка и теперь был вынужден их вырвать в надежде, что сможет прижиться здесь, на холмах Северной Калифорнии.
Дэвид Каттер, конечно, остался бы в Нью-Йорке, работал бы и дальше в «Ле Кёр», задыхаясь в офисе из стекла и металла, если бы считал, что так будет лучше для детей. Но, когда его шестнадцатилетнего сына задержали за кражу в магазине, а четырнадцатилетняя дочь начала красить ногти на ногах, он стал в этом сомневаться.
Он терял контакт со своими детьми, а в результате они выходили из-под родительского контроля. Поэтому-то Дэвид и принял предложение «Джамбелли — Макмиллан», увидев в нем перст судьбы.
— Ну и глушь. Прямо пустыня какая-то.
Каттер взглянул в зеркало.
— И не говори. Вот-вот поднимется песчаная буря.
На губах Тео появилась ухмылка, в последнее время заменявшая парню улыбку, но отец был рад и такой реакции.
— Почему обязательно должен идти дождь? — Мэдди откинулась на спинку сиденья, стараясь, чтобы никто не заметил, как заблестели у нее глаза при виде огромного каменного особняка.
— Дождь идет из-за того, что в атмосфере скапливается влага и…
— Папа! — Ее хихиканье звучало для Дэвида как музыка.
Нет, здесь он восстановит нормальные отношения с детьми, чего бы ему это ни стоило.
— Ну, ребята, пошли знакомиться с Синьорой.
— Мы что, тоже должны ее так называть? — Мэдди с притворным ужасом закатила глаза. — Просто Средневековье какое-то.
— Попробуем для начала «миссис Джамбелли», а там посмотрим. И постарайтесь с ходу ее не шокировать.
— На Мэдди не рассчитывай. Кретинки не могут нормально выглядеть.
— Уроды тоже, — парировала Мэдди, вылезая из машины.
Длинные светлые волосы, в правом ухе три серебряных колечка — даже в жутких черных ботинках на пятисантиметровой платформе и бесформенной черной куртке поверх черного свитера она казалась отцу взбалмошной принцессой.
Тео не был похож на сестру. Высокий, нескладный, вьющиеся темно-каштановые волосы свисают чуть не до плеч. Голубые глаза слишком часто смотрят на мир сквозь пелену юношеского пессимизма. Сейчас он, как всегда сутулясь, стоял рядом с машиной в мешковатых джинсах и такой же мешковатой куртке почти до колен.
Дэвид поднялся по ступеням, затем, остановившись перед резными дверями виллы, провел рукой по густым темно-русым волосам.
— В чем дело, пап? Ты что, нервничаешь?
В голосе сына ему послышалась насмешка, и это не прибавило ему самообладания.
— Оставь меня в покое, ладно?
Тео открыл рот, чтобы по обыкновению вступить в пререкания, но осекся, увидев осуждающий взгляд сестры.
— Не бойся, — сказал он. — Все будет как надо.
— Конечно, — пожала плечами Мэдди. — Подумаешь, какая-то старуха.
— Действительно, — засмеялся Дэвид и нажал на звонок.
— Я открою, Мария. — Пилар, держа в одной руке только что срезанные белые розы, прошла через холл, распахнула дверь и увидела высокого мужчину с двумя детьми. Все трое широко улыбались.