Есть любовь и сильная, но любителей клубнички ждет разочарование
6 
Зато уж потом, как сдадут бабам улов и соберутся вечерком на посиделки, такие байки травить начнут – только держись! И как только лодка не перевернулась, как хвостом ее не перешиб сомище семипудовый, на леску о трех волосьях клюнувший, да, экая досада, в пальце от борта сорвавшийся!
Миновали последний перелесок, и селение легло перед ними, как на ладони: три дюжины дворов с вымощенной досками улицей, к которой петляющими змейками сбегались узкие тропки от хаток.
Жалена уверенно повела вдоль заборов, дощатых и плетеных, перевитых жилами сухого вьюнка с черными коробочками семян. Убранные поля больше не требовали заботы, скотина не находила травы на заиндевевших лугах, к озеру было не подступиться, и сидевшие по домам селяне занимались скопившейся за весну, лето и осень работой: женщины сучили нитки, пряли шерсть и лен, шили, вязали, мужчины мастерили всевозможную утварь из дерева, кожи и глины, старики плели лапти, тешили внучков сказками да былинами. И теперь все, от мала до велика, высыпали за порог, чтобы подивиться на Жалену и ее спутника.
Им обоим было не привыкать к испытующим, недоверчивым взглядам, они просто не обращали на них внимания, уверенно шагая к дому местного старейшины.
Двор был веночный, замкнутый: жилье и прочие пристройки – изба, сенцы, баня, поветь, клеть, погреб, хлева и гумно – размещались по кругу. Единственный проход между ними стерегли глухие крытые ворота. И горьчцы – высокие, в пояс. Узкие резные листья, прихваченные ночным морозцем, почернели и скрючились, ломкими хлопьями пепла осыпаясь к подножию куста, где упрямо курчавились зеленые молодые побеги, что перезимуют под снегом и тронутся в рост с наступлением тепла. Цветы, собранные в широкие метелки, ярко багровели на голых стеблях, как выступившая из ран кровь. Уже и стебель почернел на изломе, а цветы все не желают мириться с неотвратимой погибелью, еще долго будут светиться из-под снега живым огнем. За то и любят сажать их на воинских курганах. Жалена мимоходом огладила встрепанные лепестки, вспомнила те, другие, что уже семь лет берегут покой самого главного в ее жизни человека, вдохнула горьковатый аромат, и что-то горько и тревожно защемило в груди, обернув выдох беззвучным всхлипом. Не сберегла. Ни его, ни драгоценного дара, наспех переданного на прощание. Теперь плачься, дура, распускай сопли о несбыточном…
Жалена решительно отерла лицо рукавом и стукнула в гулко откликнувшуюся створку. Слаженно залились лаем цепные кобели, попробовал тонкий голосок щенок-несмышленыш, сорвался на скулеж и смущенно примолк.
Долго ждать не пришлось. Ворота отворились, и к путникам вышел староста – косая сажень в плечах, борода лопатой, рыжая с частой проседью. Он заметно хромал, тяжело выбрасывая вперед и чуть в сторону правую ногу. Давным-давно, в бытность его кметом, уже павший оземь враг изловчился и достал перешагнувшего через него противника мечом под коленку, рассек сухожилие. Нога зажила, но перестала гнуться, закостенела. Пришлось уйти из дружины, осесть на Крыле. Староста любил рассказывать односельчанам о той славной битве, в конце непременно напоминая, что раненых врагов надо добивать, не жалеючи. Жалене тоже рассказал – в первый же вечер. Тогда она отмолчалась. Не в ее привычках было кого-то добивать. Да и убивать без надобности не любила. Невелика хитрость мечом махать, поди-ка умом договорись!
Не шибко староста ведьмарю обрадовался, глаза так и забегали, как мыши по пустому амбару. Да кто этих ведьмарей любит? На добробыт[7] их не зовут, ан и выгнать нельзя: счастье в платяной узел завяжет да и унесет, в канаву выбросит, потом ходи за ним следом, задабривай, упрашивай, чтобы место показал.
Кряхтя, староста преломился в поясе, мазнул пальцами землю.
– День добрый, гости дорогие, милости просим…
Ведьмарь, не ответив, шагнул во двор. Как по неслышному приказу, умолкли кобели на тренькающих от натуги цепях, осели на землю, угодливо виляя хвостами. Гость мимоходом потрепал по лобастой голове поджарого вожака; пес тоненько, по-щенячьи, заскулил, жалуясь на подневольную жизнь.
– Привела-таки? – шепотом спросил староста, неприязненно косясь на ведьмаря, по-хозяйски обходившего двор. – Вот уж не думал, что он за тобой пойдет…Ох, не к добру это, попомни мое слово… Волка в дом калачом не заманишь, но уж коль сам следом увязался – быть беде.
Жалена неопределенно повела плечами.
– Беда уже здесь. Не на твоем дворе, так за воротами. Хуже не будет, я пригляжу.
6 
