– Она молодцом. – Кэм сошел с тротуара. Прогулка пешком из похоронного бюро не улучшила его настроения. Но при виде Энни, поглаживавшей его машину, он заулыбался. – Как дела, Энни?
Она перевела на него взгляд. И затеребила пуговицы на блузке – звякнули браслеты.
– Можно мне прокатиться на твоем мотоцикле?
– Он сегодня не со мной. – Он увидел, как у нее оттопырилась нижняя губа – эта детская гримаска выглядела такой жалкой на немолодом лице. – А не прокатимся на машине? Хочешь, отвезу тебя домой?
– А я могу сесть впереди?
– Само собой.
Он нагнулся, чтобы взять ее сумку, но она схватила ее и прижала к себе.
– Я сама могу нести. Это моя. Я сама могу ее нести.
– Ладно. Залезай. Ты умеешь пристегиваться?
– Ты мне в прошлый раз показал. Показал мне. – Взгромоздившись на сиденье и взгромоздив на колени свою сумку, она высунула язык и принялась за работу. И вскрикнула от удовольствия, когда затвор ремня щелкнул в пазу. – Видишь? Я сама все сделала. Все сама.
– Вот и хорошо. – Сев в машину, Кэм сразу опустил стекла. Хорошо, что вечер был теплый и с легким ветерком, а то Энни уже несколько дней не мылась.
– Радио!
Он отъехал от тротуара.
– Вот эта кнопка. – И он указал на кнопку, зная, что Энни самой захочется ее повернуть.
Раздался рок Билли Джоэла, и Энни захлопала в ладоши. Браслеты заскользили вверх и вниз по ее рукам.
– Я эту песню знаю. – И стала подпевать, а ветер трепал ее седые волосы.
Он свернул на Оук-Лиф-лейн. Проезжая мимо дома Клер, он автоматически замедлил ход, но Клер в гараже не было.
Энни перестала петь и нагнула голову, чтобы видеть дом Клер.
– Я видела свет на чердаке.
– Никакого света на чердаке не было, Энни.
– Раньше был. Я не могла заснуть. А по лесу ночью гулять не могу. Ночью в лесу нехорошо. Шла в город. И на чердаке был свет. – Она крепко зажмурилась: воспоминания мелькали перед ее мысленным взором. Кто-то кричал? Нет, нет, не в тот раз. В тот раз она не пряталась в кустах и не видела, как пробежали мимо мужчины и уехали. Пробежали и уехали. Ей понравился ритм этих Двух слов, и она принялась их напевать.
– Когда ты видела там свет, Энни?
– Не помню. – Она принялась крутить ручку, открывающую окошко. – Как ты думаешь, мистер Кимболл поздно работал? Он иногда поздно работает. Но он ведь умер, – вспомнила она и обрадовалась, что не запуталась. – Умер и похоронен, так что не мог он работать. Дочка его вернулась. Дочка с такими красивыми рыжими волосами.
– Клер?
– Клер, – повторила Энни. – Красивые волосы. – Она завернула прядь своих волос вокруг пальца. – Она уехала в Нью-Йорк, а теперь вернулась. Мне Элис сказала. Может, она ходила на чердак, искала своего папу. Но его ведь там нет.
– Нет, его уже нет.
– Я тоже искала мою мамочку. – Она вздохнула и принялась перебирать свои браслеты, проводя пальцем по серебряному, с выгравированными буквами. – Я люблю гулять. Иной раз целый божий день гуляю. И нахожу всякое. Хорошенькие вещички. – Она протянула ему руку. – Видишь?
– М-м-м-м, – но мысли его были заняты Клер, и он не обратил внимания на серебряный браслет с выгравированным на нем именем «Карли».
Клер умирала от застенчивости, шагая к боковому входу в аккуратное двухтажное кирпичное здание. «Вход для больных», – невесело подумала она и вздохнула. Но она ведь идет к доктору не для обследования и не для лечения насморка. Ей просто необходимо увидеть его, установить еще одно звено в цепи, ведущей к отцу.
Но воспоминания прокрались, воскрешая в памяти картины детства: как она сидела в приемной доктора, где пахло лимоном и висели картинки с утками и цветами, читала потрепанные книжки из «Золотой библиотеки», затем старые экземпляры журнала «Семнадцатилетние». Как входила в кабинет, садилась на скамью с мягкой обивкой и говорила «а-а». Как ее награждали воздушным шариком, независимо от того, плакала она или не плакала, когда ей делали укол.
Здесь все успокаивало: и запах свежескошенной травы, и блеск заново положенной весною краски на оконной раме, и тихий голос, нестройно что-то напевавший.
Она увидела доктора: он полол клумбу с лилиями. Садоводство было его страстью. Доктор Крэмптон разделял эту страсть с ее отцом. Она скрепляла их дружбу, невзирая на то, что доктор был намного старше Джека Кимболла.
– Эй, док!
Он быстро распрямился, слегка сморщившись от боли в спине. Круглое лицо его просветлело. Из-под обвислых полей старой шляпы на плечи волной спускались седые волосы. – Она подумала, что он похож на Марка Твена.