Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
92 
— И стал его шантажировать? — вздохнула Женька.
— Да. Стал. Он читал статьи в газетах и был уверен: Михалыч прикарманил немало. И потребовал сто тысяч долларов. У того такой суммы не было, а ни с квартирой, ни тем более с кафе он расставаться не хотел. Они договорились о встрече после закрытия кафешки, Аркадий должен был подойти к двенадцати, и тут Михалыча вновь попутал черт.
— И он подкараулил парня в подворотне?
— Говорит, не соображал, что делает.
— И в самом деле не соображал, — покачала я головой. — Первое убийство произошло много лет назад. Учитывая возраст Сабова, он мог отделаться минимальным сроком, а то и вообще условным.
— Это точно, — кивнул Гудков. — Понимаешь, он очень дорожил своим добрым именем.
— Чем? — вытаращили мы глаза.
— Кафе стоит на бойком месте, сколько людей его знают, уважают, и все такое… И вдруг выясняется, что он — убийца. Не мог он этого допустить.
— А что теперь с кафе будет? — додумалась спросить Женька.
— Понятия не имею. Наследников у него нет.
— Жаль, если закроют, — вздохнула подруга. — Капучино там такой вкусный… был…
— Ага, — усмехнулась я. — Мне теперь этот капучино поперек горла встанет.
Простившись с Гудковым, я подхватила Женьку под руку и повела в сторону проспекта.
— Куда ты идешь? — удивилась она.
— К машине, естественно.
— Так давай здесь свернем, быстрее получится, — кивнула Женька на ближайшую подворотню.
— Ну уж нет, — возмутилась я. — Никаких подворотен, а также трупов и расследований. — Женька недовольно поморщилась, и я пояснила: — Ромка сегодня приезжает.
Галина Романова
Играющая со смертью
Глава 1
Идиоткой надо быть законченной, чтобы пуститься в такое путешествие за рулем и в одиночестве. Ведь имеет здравомыслящих родителей, приличное образование, начала кандидатскую, а все туда же…
Кто надоумил? Кто подтолкнул? От обиды за себя, что ли, ошалела, раз понесло по горному серпантину к морю? Могла бы самолетом либо поездом туда добраться. Нет же, захотелось проверить себя. Захотелось доказать всем, а прежде всего ему — толстокожему, набивавшемуся, набивавшемуся ей в мужья, да уставшему набиваться. Она же ничего такого не имела в виду, когда тормозила его излишнюю смелость. Не из-за неприязни то было вовсе, как он подумал, а из нежелания торопиться. А он…
Бросил ведь! Как пить дать бросил! Не звонит, не объявляется, на ее звонки либо не отвечает, либо сбрасывает.
А что доказать-то хотелось, что, когда в машину садилась?! Что сможет, что не струсит и что самостоятельна вполне? Так вряд ли кто в том сомневался. А что толстокожий, бросивший ее, не сомневался, уверенность в ней зрела стопроцентная. Его, между прочим, от ее самодостаточности частенько коробило, о чем заявлялось неоднократно с кислой миной на красивом породистом лице.
— Нежнее надо быть, Татьяна Владимировна, еще нежнее, — корил он ее неоднократно, вздыхал и тут же напоминал на всякий случай: — Ты же женщина! И красивая женщина, Татьяна Владимировна!
Красоты-то в ней было не особо много. Татьяна не заносилась никогда от его комплиментов. И нос немного великоват, и глазам не мешало бы скромнее быть размером, а губы свои вообще считала непотребно толстыми и вульгарными. С шевелюрой вовсе сладу не было никакого. Каждая прядь росла будто самостоятельно, отвоевав себе место на ее голове. И придать прическе законченный аккуратный вид не удавалось ни ей, ни парикмахерам, к которым она обращалась. Вот и приходилось либо зализывать волосы, убирая их то в хвост, то в узел величиной с «московскую» плюшку, либо оставлять их распущенными, позволяя бешено метаться при каждом повороте головы.
Но раз набивавшийся в мужья считал ее красивой и неоднократно об этом заявлял, она не спорила. В конце концов у каждого ведь свое понятие о красоте, не так ли?..
— Купи, милая, груши. Смотри какие груши, а! Давай кусочек отрежу, покушаешь, ведро купишь!
Торговка с крохотного рынка, притулившегося на маленьком пятачке в горах, уже в третий раз подступалась к ней со своими грушами. И резала их мелкими кусочками, и в рот себе совала, и смачно чавкала, и зажмуривалась, пытаясь донести до непробиваемой девицы с позеленевшим лицом и округлившимися глазами сколь великолепен ее фрукт. Может, так оно и было, только не до груш ей сейчас. Очередной приступ тошнотворного испуга заставил ее остановиться. Когда из-за крутого поворота на нее вынырнул двухэтажный автобус, она в панике завизжала. Нога сама собой нависла над педалью тормоза. Едва удержалась, чтобы не вдавить, ведь сзади вереница машин. Сбросив затем скорость до минимального предела, еле дотащилась до маленького пятачка, заполоненного рыночными торговцами, и остановилась. Выслушала потом от каждого, кто проезжал мимо нее, кто она и чего за рулем стоит. Отдышалась, попила воды и…
92 
