Особенно,... 
54 
— Мощь-то такая! Видела бы ты, как от меня эти алкаши улепетывали!
— Да плевать на них! — проворчала Варвара. — Ты кого-нибудь видел?
— Ну да! — признал Корнелий удивленно. — Тех двух типов! Я же сказал!
— И все? А когда возвращался? До Корнелия что-то стало доходить.
— А чего ты там делала, а? — спросил он.
— Загорала!
Корнелий охотно удовольствовался этим объяснением.
— А ты меня любишь? — спросил он. Корнелий потому и считался самым бестолковым стражем в Эдеме, что всегда задавал своевременные вопросы.
Глава 11. Процент комиссионера
Все теории мира не стоят единственной правды.
Успех в любом начинании определяется способностью человека наступить на свое «хочу».
Пока ты жалеешь сам себя, тебя больше никто не пожалеет.
По путаным переулкам центра бродили осенние сквозняки. Они были противные, стылые и слабые, как старые суккубы. Потрогает, сунет руку за ворот, дунет пылью в глаза и скроется в подворотне.
Дафна лежала на животе на крыше и терпеливо смотрела на вход резиденции мрака. Здесь, в центре, как всегда людно. Человеческие волны катились по улицам, и каждая часть волны считала себя чем-то отдельным. Хлопали дверцы машин. В витрине турбюро летала кругами привязанная на леске модель самолета. В окнах, выходящих на лестницы, белели физиономии курильщиков.
Дафна наблюдала все это сверху и размышляла, что толпа имеет душу и психику пятилетнего ребенка. Так же легко путается, заинтересовывается, радуется, впадает в панику. Чем толпа больше, тем ниже ее психологический возраст. Казалось бы, коллективный ум должен давать бонусы. На деле же он их только отнимает.
В руках у Дафны был бинокль, позволяющий видеть сквозь камни, а на спине — маскировочная накидка из листьев невидимого дерева, которое долго искали по всему Эдемскому саду, поскольку и дерево, как и его листья, тоже невидимое.
Замысел был прекрасный, но, как и все подобные, не учитывал важных деталей. Первая: на Даф были светлые джинсы, а крыша — холодная и мокрая, с лужами, натекшими в местах стыка черепицы. Вторая: бинокль позволял видеть сквозь камни и кирпичи, но внезапно отвлекался и начинал до бесконечности укрупнять отдельные детали.
В результате бедная мерзнущая Дафна пятнадцать минут созерцала большой палец ноги Пуфса. Пытаясь избавиться от него, переводила бинокль туда и сюда, и опять видела то валявшуюся на полу дохлую муху, то пыль на полировке, то застрявший в обшивке гвоздь. Потом на несколько секунд увидела рот Пуфса и что-то размытое, похожее на висящее в воздухе серое полотенце.
— Позови Тухломона и Хныка и узнаешь, где ножны! — произнесло серое полотенце и стало растворяться в воздухе.
— Эй! Постой! — Пуфс безуспешно пытался ухватить тень за руку. — Мы так не договаривались! Ты обещал мне найти ножны!
— Вот именно. Слушай сам себя. Найти ножны. Прощай: мы с тобой квиты!
И снова Даф видела рот Пуфса, кричащий кому-то из младших стражей:
— Кузнецкий, сегодня вечером!.. Да, обоих! Когда? Немедленно!..
Эдемский бинокль с усилителем звуков в руках у Дафны дрогнул и, сбившись, вновь стал показывать не относящиеся к делу вещи: спираль дарха Пуфса. чернильницу с высохшей кровью, пуговицу, закатившуюся под ножку стола. Дафна вспомнила суккуба, любившего пуговицы с янтарем. Кажется, его звали Ихлибедих. Бедный Ихлибедих! Должно быть, не добрал нормы.
— Пвифет, милая моя! — поздоровался кто-то рядом.
Дафна оцепенела, не решаясь ни скосить глаз, ни шевельнуть пальцем. На инструктаже по маскировке в них долгие годы вбивали: слишком подвижный наблюдатель и мертвый наблюдатель — одно и то же. Даф знала: увидеть ее под маскировочной накидкой невозможно. Ни обычным зрением, ни истинным.
— Ты фто, офлофла? Сера из уфей уфирается исключительно самовозгоранием! Думаешь, ефли от дефушки фидна одна фтупня — это дает ей фрафо не здороваться с люфимой учительницей? — вознегодовал тот же голос.
Дафна шевельнулась под накидкой.
— Фтупня?.. — робко переспросила она.
— Фтупня — это, исфеняюсь, лодыфка! Уфите анафомию, уфафаемая!
На коньке крыши, свесив ноги, сидела Эльза Керкинитида Флора Цахес, она же Шмыгалка. Учительница была в длинной юбке-колоколе, в шляпе с вуалью и алом плаще с вплетенными живыми розами. В руке у нее шевелилась трость, превращенная из живого ужа, подавившегося живой лягушкой.
54 
