очень нудно 
123 
— Что это с вами, План-Крепен? — шепнула она. — Я была уверена, что вы ее недолюбливали...
— Мы можем даже сказать, что я ее ненавидела!
— Тогда к чему эти... крокодиловы слезы?
— Я плачу о прекрасной истории любви! Только и всего...
Маркиза сдержала улыбку, рискующую показаться неуместной. Она знала, что от ее «верного сторожа» можно было ожидать чего угодно. Да и сама она не устояла: трагедия взволновала ее, но в то же время она была довольна тем, что опасное приключение закончилось. Ведь оно заставляло ее тревожиться больше, чем ей хотелось бы показать. Слава богу, теперь наконец-то каждый может вернуться к себе домой!
Альдо тоже вздохнул с облегчением, хотя и переживал за горюющего Адальбера: он даже не ожидал, что его друг был так сильно влюблен. Правда, предыдущие сердечные дела Адальбера никогда не заканчивались столь трагично. Оставалось только надеяться, что страсть к раскопкам поможет ему забыть об этой драме и вновь заняться археологией. Жалко было бы сдаваться теперь, когда в его распоряжении находились столь важные средства для поиска гробницы Неизвестной Царицы. У него было Кольцо, а сегодня вечером, после похорон, Мари-Анжелин отдаст ему еще и ключ, так ловко добытый прямо с трупа Ассуари. Не хватало только плана, но его, наверное, можно было отыскать где-нибудь в старом замке или во дворце на Элефантине, а принцесса Шакияр готова разрешить ему входить куда угодно. После той трагической ночи она, казалось, стала испытывать к нему дружеские чувства, если не сказать привязанность, и сама настояла, чтобы он был рядом с ней, провожая Салиму в последний путь. И, наконец, существовал еще Анри Лассаль, который только и мечтал, что быть рядом со своим учеником и помогать ему в изысканиях. По правде говоря, теперь Альдо мог без угрызений совести возвращаться к себе домой, в Венецию. Если Адальбер найдет гробницу, радость открытия затмит его горе.
Но вечером, после ужина вместе с Сэржентами, на следующее утро собиравшимися покинуть Асуан, в отеле «Катаракт», ко всеобщему ликованию вернувшемся в состояние блаженного покоя после неожиданного отъезда киношников (растерявшихся вследствие романтического похищения белокурой героини прекрасным и, главное, богатым египтянином в лучших традициях голливудского кино 1920-х годов), План-Крепен так и не отдала орихалковый крест Адальберу и только сказала:
— Я бы хотела сначала показать вам кое-что... но только вам двоим. О том, чтобы приглашать господина Лассаля, не может быть и речи.
Они выехали ранним утром, экипированные для ходьбы по пересеченной местности, с рюкзаками, набитыми инструментами и провизией на целый день. Нанятая Альдо лодка высадила их на левом берегу Нила, далеко за островом Изис, и осталась ожидать их возвращения. Хозяин лодки, дальний родственник Хакима, был выбран за то, что считался самым нелюбопытным человеком на свете. Послушать мальчика, так он даже был не слишком умен: его жизненные идеалы сводились к возможности хорошо поесть и поспать после еды в тени пальмового дерева.
Друзья зашагали друг за другом по песчаной и каменистой, едва заметной тропе. Впереди шел Хаким своей танцующей походкой, явно довольный тем, что клиентка, ставшая его приятельницей, попросила его пойти с ними на эту экскурсию, хотя и не скрывала, что она станет последней. Альдо даже удивился:
— Неужели вы все еще не в состоянии обходиться без него, ведь столько раз уже бывали здесь?
Мари-Анжелин ответила ему с непривычной серьезностью:
— Для меня это вопрос чести! Без него я так бы ничего и не узнала и невозможное не стало бы возможным.
Альдо не настаивал. Хаким, с прямым и открытым взглядом черных глаз, нравился ему. И Морозини, возбужденный от предвкушения чего-то необыкновенного и пребывая в веселом расположении духа, едва поспевал за быстрыми тяжелыми шагами Мари-Анжелин, облаченной в колониальную каску с черными очками на носу. Эта поразительная девица была вполне способна обнаружить след, ведущий к легенде, о которую огромное количество людей обломали себе зубы, делая при этом вид, что не верят в сказки...
Замыкал шествие Адальбер. Он и не думал об их экспедиции, полностью погруженный в свое горе. Видаль-Пеликорн расценивал это небольшое путешествие как прихоть старой девы или воплощение одной из ее «гениальных» идей, которыми с незапамятных времен отличались все начинающие археологи. Но он добровольно шел на это, потому что считал, что многим обязан Мари-Анжелин...
123 
