87 
— Но... что скажет барон, когда вернется?
— Послушайте, Лори, вы, надеюсь, успели узнать, что барон не какой-нибудь идиот. А вы с большим присутствием духа сумели выйти из положения, которое могло вам грозить большой опасностью. Ни ваша тетя, ни я нисколько не доверяем ее массивному величеству. Она и пальцем не шевельнет, когда вас будут убивать в каком-нибудь глухом уголке Лувра. Вот только, когда Кончини приедет вновь, держите его на расстоянии, иначе Галигаи вас уничтожит.
— Как мне лучше вести себя с ним?
— Не расставайтесь с нами, дорогая. Вы выиграли битву, но не войну. Будем ждать продолжения.
***
Вскоре они получили подтверждение своим опасениям. На этот раз письмо привез дворцовый курьер, и новое королевское послание разрешало баронессе де Курси «оплакивать своего супруга столько, сколько ей покажется приличным, не забывая при этом своего долга перед короной». И ни единого слова сочувствия, не говоря уж о соболезновании. Регентша считала Тома де Курси мертвым, и никаких чувств у нее это не вызывало. Письмо было настолько сухим и жестоким, что Лоренца расплакалась. Оно еще более усилило ее горе, которое прибывало с каждым днем, по мере того как надежда убывала. Барон Губерт все не возвращался.
Однако ни Лоренца, ни Кларисса не облачались в траур. Они носили темные платья — коричневые, темно-зеленые, темно-серые, фиолетовые, — но не черные. Им казалось, что в тот день, когда они опустят на лица траурные вуали, надгробная плита ляжет на бедного Тома...
И вот наступил вечер, когда Губерт де Курси вернулся к себе в замок.
Он не привез с собой гроба, но глубокие морщины, что залегли вокруг его скорбных губ, говорили, что он бесконечно устал и потерял всякую надежду. Он с трудом соскочил с лошади, обнял сестру и невестку, которые сбежали с крыльца ему навстречу, и не произнес ни единого слова. Обо всем сказали его мокрые щеки, обе женщины вздрогнули, и он почувствовал их дрожь.
— Пойдемте в тепло, — предложил он. — Нечего стоять на ветру.
Обнявшись, они поднялись по ступенькам лестницы, прошли через анфиладу просторных комнат и остановились в маленькой гостиной. На глаза бедным женщинам невольно наворачивались слезы, и они тихонько их утирали. Барон Губерт опустился в кресло, обе женщины встали на колени возле него по обе стороны. Они были одни, герцогиня Диана накануне уехала в Шантийи. Вокруг царила тишина, и нарушал ее только потрескивающий в камине огонь. Тишина эта давила на Лоренцу, как могильный камень, и она не выдержала:
— Отец, прошу вас, скажите хоть что-нибудь!
— Что вы хотите от меня услышать? Не одну неделю я объезжал Конде и долину Эско и не нашел ни малейшего следа. По просьбе полковника де Сент-Фуа, приехавшего, чтобы забрать тело Анри де Буа-Траси и с почестями передать его семье, господин де ла Э-Сен-Пьер, командующий гарнизоном Конде от имени принца, внимательнейшим образом осмотрел всю округу, и тоже без малейшего результата.
— Говорили, что Анри де Буа-Траси был найден в речных камышах...
— Да, он получил удар ножом в спину! Подлый удар труса! Потом его столкнули в реку, но вода прибила мертвое тело к берегу. Может быть, из-за водоворота? Эско могучая река, особенно в Голландии, но в Конде она еще не отдалилась от своего истока и совсем невелика. Но там она может быть весьма капризной, а может переполниться от сильных дождей. Я ехал вдоль нее довольно долго и ничего не нашел. Все это более чем странно... Тома ведь плавал, как рыба. И я уверен, что он получил точно такой же удар, как его друг... — закончил барон дрожащим голосом.
На какое-то время все трое застыли, обнявшись и прижавшись друг к другу, словно малейшее движение могло их разъединить, словно у них было одно дыхание, одно сердце...
Кларисса заплакала первая. Она всегда была такой сильной, а тут, выскользнув из объятий брата, уселась на полу и горько-горько заплакала. Лоренца испуганно смотрела на нее и не решалась подойти и обнять. Тома стал сыном Клариссы, ему она отдала всю свою любовь. Теперь у нее ничего не осталось, кроме слез, и они текли потоком, словно она горевала одна, оставшись среди руин. Барон Губерт откинулся на спинку кресла, продолжая одной рукой обнимать за плечи невестку, и прикрыл глаза, может быть, стараясь удержать слезы. Ему это почти удалось, почти, потому что борода у него была слегка влажной.
87 
