111 
— Где-нибудь в доме, безусловно, должен быть ее портрет, — сказала она улыбаясь. — Я с удовольствием увидела бы его.
— Был один… да и тот погиб в огне. Госпожа желает отдохнуть, принять ванну, подкрепиться?
— И то, и другое, и третье, если вы не возражаете, но прежде всего ванну. Где вы поместите мою горничную? Я хотела бы иметь ее под рукой, — добавила она, к заметной радости Агаты, которая с самого входа в виллу шла только на цыпочках, словно в музее или храме.
— На этот случай есть небольшая комната в конце коридора, здесь, — ответила донна Лавиния, отодвигая скрывавшее дверь лепное панно. — Там поставят кровать. Сейчас я приготовлю ванну.
Она хотела выйти, но Марианна удержала ее.
— Донна Лавиния…
— Да, ваша светлость?
Взглянув прямо в глаза экономке, она тихо спросила:
— В какой части дворца находятся апартаменты князя?
Донна Лавиния явно не ожидала такого вопроса, впрочем, вполне естественного. Марианне показалось, что она побледнела.
— Когда он бывает дома, — с усилием проговорила она, — наш господин живет в правом крыле… противоположном этому.
— Хорошо… Благодарю вас.
Сделав реверанс, донна Лавиния исчезла, оставив Марианну и Агату наедине. Миловидное лицо девушки выдавало страх, и от обычной уверенности развязной парижанки не осталось и следа. Она сложила руки, как ребенок перед молитвой.
— Неужели… мы долго останемся в этом доме, мадемуазель? — — Нет, я надеюсь, что не очень долго, . Агата. Разве он вам так не нравится?
— Он очень красив, — сказала девушка, бросив вокруг себя недоверчивый взгляд, — но он мне не нравится.
Не могу понять почему. Пусть мадемуазель простит меня, но мне кажется, что я никогда не смогу прижиться здесь. Тут все так отличается от нашего…
— Все же распакуйте мой багаж, — со снисходительной улыбкой сказала Марианна, — и не бойтесь обращаться к донне Лавинии, экономке, за всем, что вам понадобится.
Она симпатична и, по-моему, добра! Ну-ка, смелей. Агата!
Вам нечего бояться здесь. Просто непривычная обстановка, усталость с дороги…
По мере того как она говорила, Марианна заметила, что, пытаясь успокоить Агату, она в действительности обращается к себе. Она тоже чувствовала себя странно подавленной с того самого момента, как они пересекли высокую ограду этого необычайного и великолепного поместья, тем более что она не замечала никаких осязаемых признаков какой-либо опасности. Это было что-то более тонкое, какое-то нематериальное присутствие. Без сомнения, присутствие того, так тщательно скрывавшегося человека, для которого эта вилла была основным обиталищем, где он, вероятнее всего, предпочитал пребывать. Но было еще что-то, и Марианна могла поручиться, что это» что-то» находится в самом помещении, словно тень женщины, установившей когда-то все эти зеркала, еще блуждала, неосязаемая, но властная, в этих комнатах, расположенных вокруг святилища, в котором громадная позолоченная кровать была алтарем, а маскарадные персонажи на потолке — верными прихожанами.
Марианна медленно подошла к одному из окон. Может быть, из-за английской части в ее крови она верила в привидения. Высокая психическая организованность делала доступными массу ощущений, которые прошли бы не замеченными менее сложным организмом, чем ее. И в этих апартаментах она ощущала что-то… Выступающая часть фасада мешала увидеть другое крыло дома, но взгляд проникал до лужайки с белыми павлинами и останавливался на водонапорной башне, похожей на гигантское чудовище, с силой извергавшее вспененную воду в широкий бассейн с двумя группами неистовых лошадей по бокам. В этой ярости, так резко контрастирующей с безмятежной изумрудностью парка, Марианна видела некий символ скрытой, но могучей силы, таящейся в глубине обманчивого спокойствия. В сущности говоря, это клокотание воды, этот вздыбившийся бунт животных, закрепленный скульптором в камне, были самой жизнью, страстью к существованию и деятельности, чей голос Марианна всегда ощущала в себе. И может быть, именно поэтому это слишком красивое и слишком безмолвное жилище произвело на нее впечатление гробницы. Только парк жил.
Наступающая ночь застала Марианну стоящей на том же месте. Зелень парка приняла неопределенную окраску, фонтаны и статуи превратились в бледные пятна, а величественные большие птицы исчезли. Молодая женщина искупалась, слегка перекусила, но покоя не обрела. Виной этому была, без сомнения, нелепая кровать, на которой Марианна представляла себя жертвой, отданной под нож кровожадного жреца.
111 
