очень нудно 
29 
– Вы так думаете? – с облегчением спросила Фьора, которой такая мысль просто не приходила в голову.
– Конечно, моя голубка. А теперь выбросьте из головы всю эту чепуху! Завтра я попрошу мессира Франческо внимательнее следить за вашими знакомствами, особенно когда рядом нет меня…
Непрерывно зевающая Хатун отправилась досыпать на свою постель из подушек и меховых шкур, устроенную в углу комнаты, а Леонарда загасила свечи, оставив лишь ночник у изголовья. Для того чтобы свежий ночной воздух проникал в спальню, Фьора попросила оставить окно полуоткрытым.
Девушка с удовольствием растянулась на широкой кровати. Не обладая излишней набожностью, она ограничилась коротенькой молитвой. Веки ее налились тяжестью, глаза закрылись.
Резкий удар, треск стекла заставили Фьору открыть глаза и сесть в постели. Какой-то предмет ударился об оконный переплет и, пробив в стекле небольшое отверстие, упал на ковер. Фьора поднялась, взяла в руку ночник и, наклонившись, обнаружила на ковре камешек, к которому был крепко привязан кусочек бумаги. Девушка осторожно подняла его, предварительно бросив взгляд в сторону Хатун. Но маленькая рабыня ничего не слышала и продолжала мирно спать, свернувшись клубочком в своем уютном гнездышке.
Фьора уселась на кровать, поставила ночник на место, зубами разорвала шнурок, которым была привязана записка, затем развернула и прочла ее. В записке было несколько слов:
«Завтра утром я буду ждать вас в церкви Санта-Тринита. Приходите, умоляю! Мне совершенно необходимо с вами поговорить!» И подпись: Филипп де Селонже.
Покраснев от смущения, как будто бургундец зашел к ней в спальню собственной персоной, Фьора теребила в руке клочок бумаги, не в силах понять, рассержена она или смущена.
С одной стороны, возмутительно, что незнакомец осмелился назначить ей свидание, а с другой – одна мысль об этом свидании приятно возбуждала, льстила самолюбию. Если верить болтовне Леонарды и Коломбы, в подобные авантюры пускались многие молодые флорентийки. Весь вопрос в том, сумеет ли она туда пойти. Церковь находится неподалеку от дома, и, вероятно, сопровождать ее будет одна Хатун. Леонарда ходит в Санта-Тринита каждый день к ранней обедне. Ей вряд ли захочется туда возвращаться, даже если охваченной внезапным религиозным рвением Фьоре придет в голову послушать мессу. Девушка по своей наивности не понимала, что, ставя вопрос таким образом, она уже заранее давала на него ответ. В конце концов Фьора заснула, предварительно уничтожив записку и бросив камешек обратно на ковер.
Войдя утром в комнату, дама Леонарда была чрезвычайно заинтригована при виде этого предмета, а также разбитого стекла. Но искреннее удивление обеих девушек – отлично разыгранное у Фьоры и совершенно искреннее у Хатун, которая действительно ничего не видела и не слышала, – убедило воспитательницу в том, что ответственность за инцидент следует приписать какому-нибудь подгулявшему пьянице. Ведь во время праздников сотни их бродят по улицам. Леонарда, разумеется, была не столь наивна, чтобы не понимать, что брошенный в окно камень служит испытанным способом для передачи записок. Но, в таком случае, Фьора спрятала бы и камень, и письмо. Еще больше Леонарда успокоилась при мысли, что автором записки мог быть лишь Лука Торнабуони или какой-нибудь другой поклонник Фьоры. В любом случае, решила Леонарда, большой беды в этом нет.
– Как только вы кончите принимать ванну, я пришлю стекольщика.
– Мадам Леонарда, распорядитесь, пожалуйста, чтобы ванну приготовили побыстрее. Я хочу пойти к мессе в Санта-Тринита.
– Вы что, заболели?
– Если бы я заболела, то осталась бы в постели, – ответила Фьора с достоинством. – Просто после того, что случилось вчера, мне хочется помолиться.
Леонарда не стала возражать, но этот внезапный приступ набожности ее насторожил: ведь всем евангелистам Фьора предпочитала Платона, Гесиода и Софокла. Посмеиваясь про себя: даже лучше, если малышка начнет интересоваться кем-то еще, кроме Джулиано де Медичи, Леонарда все же решила осторожно последить за ней. А пока пусть Хатун приготовит ванну.
Спустя час, закутавшись от холодного ветра в подбитый беличьим мехом широкий плащ с капюшоном, Фьора уже шагала по направлению к церкви. За ней с подушечкой и часословом семенила Хатун.
После того как умерла ее мать, маленькая татарка была крещена и получила имя Доктровея. Но для окружающих она как была, так и осталась Хатун. Зато теперь, приняв обряд крещения, татарка с полным правом могла сопровождать Фьору в церковь.
29 
