Последние отзывы

  115  

— Нет! Только не это! — с ужасом вскричала Лаура. — Я сделаю все, что вы пожелаете, но при одном условии…

— Ничего не говорить ей, пока не родит? Само собой…

С этого дня Лаура, опираясь на руку Бины, в любую погоду совершала ежедневные прогулки, предназначенные для того, чтобы продемонстрировать, что она в «положении». София же, которую обычно не было видно, слыла больной. Лаура была вынуждена скрывать весь этот маскарад от принцессы и переодевалась по два раза в день, выходя из дома и входя обратно. Яковия сшила ей специальный наряд с подушечками внутри, который она надевала исключительно для этих прогулок на людях, но она никогда не ходила в ту сторону, где будущая мать могла бы ее увидеть из окна. Так продолжалось всю весну, до самой ночи со второго на третье июня, когда эхо в замке донесло стоны, а позднее и крики: Мария-Терезия рожала…

Роды продолжались шесть часов за закрытыми окнами и дверьми. Благодарение богу, погода стояла прохладная и стены были толстыми, иначе пронзительные крики и порой даже настоящие вопли могли бы вызвать переполох в окружающих домах, но в итоге все закончилось благополучно: когда на колокольне в Гельфингене ^[78]прозвонил Анжелюс ^[79], на свет появилась маленькая девочка. Дом сразу наполнился детским криком: шести ливров весом ^[80], малышке было не занимать силы в легких. Лаура, со слезами радости глядя на Марию-Терезию, подумала, что никогда не забудет ее счастливого лица, когда Яковия вложила ей в руки запеленутого в чистое ребенка.

— Вы были правы, — сказала она Лауре. — О такой радости и не подозреваешь, пока она не придет. Смотрите! Смотрите, милая моя, она уже сейчас прекрасна! Мы будем заботиться о ней, правда?

— Мы бы заботились о ней, будь она даже дурнушкой! — засмеялась Лаура. — Но, слава богу, она чудо как хороша!

Радость Марии-Терезии помогла Лауре справиться со своими собственными грустными воспоминаниями. Она, конечно, не забыла, какое счастье испытала при рождении своей дочери Селины. Она так была рада, что даже высокомерная складка у губ супруга, узнавшего, что это девочка, не трогала ее: у нее была Селина, и ей достанется вся неизмеримая любовь, которую она вот уже много месяцев носила в себе… И она девочка, а значит, останется с матерью, не то что мальчик.

В тот же день малышку нарекли именем Элизабет-Луиза-Антуанетта-Клотильда. 3 июня стал днем именин этой первой французской королевы, хотя такое же имя носили и королева Сардинии, сестра Людовика XVI, и мадам Елизавета. Девочка была записана дочерью Анны-Лауры де Лодрен, в замужестве маркизы де Понталек, и неизвестного отца, причем настоящая мать не выказала ни капли протеста. Наоборот, она нашла самые трогательные в мире слова и изъявления благодарности подруге за то, что та приняла на себя тяжкую ношу и подарила ее дочери имя, пусть и не слишком блестящее, но тем не менее принадлежащее гордому бретонскому роду.

— Не знаю, что уготовит ей судьба, — вздыхала она, ласково проводя пальцем по белокурому пушку, выбивавшемуся из кружевной пены чепчика, но, по крайней мере, она, не краснея, сможет называть имя своей матери… Не то что я, у которой нет даже права дать ей это противное имя Ботта. На самом деле я теперь просто никто!

С тех пор их жизнь сосредоточилась вокруг колыбели. Девчушка была очаровательна, и от нее все были в восторге.

Спокойный, улыбчивый ребенок рос и превращался в умненькую подвижную девочку. Элизабет с доброжелательностью смотрела на мир голубыми серьезными глазами, то и дело вспыхивающими веселыми искорками. Странное дело, когда гуканье стало обретать словесную форму, она стала называть «мамой» и Марию-Терезию, и Лауру, упорно не желая переходить на «мадам» в обращении к матери, хотя та бы не расстроилась: ведь королевские дети именно так и называли мать, а отца — «монсеньор». На свежем воздухе Арговии она росла крепкой и здоровой, находясь вдали от военных передряг, сотрясавших мир в конце столетия.

В Хейдеге жили замкнуто. Ни гостей, ни сношений с внешним миром. Хотя почти сразу же после рождения малышки умер старый барон Франц-Ксавье и в замок на похороны в старой часовне съехалась вся семья. Тогда беглянки и познали огромное великодушие тех, кто их приютил.

— Живите, сколько пожелаете, мадам, — сказал барон Альфонс Марии-Терезии. — Мы более всего желаем, чтобы вы чувствовали себя свободной и вольной поступать по своему усмотрению…

  115