78 
— Вы… — начал он.
Я уже был для него туманом, пуантиллистской грезой где-то за пределами зримого.
— Вы… — воззвал он в чудесное облако бытия, обступавшее его плотно и жарко, — не сказали мне, что видите вы. Так что же, ч т о?!
Он выпрямился во весь свой высокий рост, показывая эту невероятную, вздувавшуюся на ветру рубашку с тестами Роршаха, на которой беспрерывно менялись цвета и линии.
Я посмотрел. Я моргнул. Я ответил.
— Рассвет! — крикнул я.
От этого мягкого дружеского удара у доктора подкосились ноги.
— Вы уверены, что не закат? — крикнул он, приставляя ладонь к уху.
Я посмотрел снова и улыбнулся. Я надеялся, что он увидит мою улыбку — в тысяче миль от него, хоть и в том же автобусе.
— Да! — прокричал я. — Рассвет. Прекрасный рассвет. Чтобы переварить это, он зажмурился. Большие руки прошлись по краю его ласкаемой ветром рубашки. Он кивнул. Потом открыл светлые глаза, махнул мне рукой и шагнул в мир.
Автобус тронулся. Я посмотрел назад.
И увидел, как доктор Брокау идет через пляж, где лежит в жарком солнечном свете тысяча купальщиков — статистическая выборка для опроса общественного мнения.
Казалось, что он идет, легко ступая, по волнам людского моря.
И за миг до того, как я перестал его видеть, он шел по ним в ореоле славы.
Спринт до начала гимна
— Да что тут спорить — Дун, конечно, сильнее!
— Черта с два он сильнее!
— У него реакция умопомрачительная, под уклон летит как стрела; глазом не успеешь моргнуть, как его уже след простыл!
— Все равно Хулихен его побьет!
— Так пусть сейчас и попробует!
Я сидел в дальнем углу бара на Графтон-стрит и слушал, как поют теноры, умирают и не могут умереть концертино и, высматривая несогласных, рыщут в дымном воздухе споры. Бар назывался «Четыре провинции», время — для Дублина — было позднее, и уже нависала реальная угроза того, что все и вся, то есть пивные краны, аккордеоны, крышки роялей, солисты, трио, квартеты, бары, кондитерские и кинотеатры, вот-вот закроются. Словно в Судный День, половина населения Дублина огромной волной выкатится в безжизненный свет фонарей и, глянув в блестящие металлические стенки автоматов, продающих жевательную резинку, не увидит в них никакого отражения. Ошеломленные, лишенные вдруг хлеба и зрелищ души их забьются в панике, как мотыльки на свету, а потом понесутся каждая к своему дому. Но пока что я сидел в баре и слушал спор, ощущая его жар на расстоянии пятидесяти шагов от спорящих…
— Победит Дун!
— Нет, Хулихен!
Самый маленький из них там, в другом конце зала, обернулся, прочитал на моем чересчур открытом лице любопытство и завопил на весь бар:
— Я вижу, вы американец! И вам, видно, интересно, из-за чего весь этот шум! Вы мне доверяете? Послушаетесь меня, если я вам посоветую, на кого ставить в большой, хотя она и местного значения, спортивной встрече? Если да — пожалуйте сюда!
И я пошел с кружкой «гиннеса» на другой конец «Четырех провинций», к собравшимся крикунам. Скрипач прекратил расправу над мелодией, которую он играл, и вместе с пианистом устремился туда же, а вслед за ними двинулся и вокальный ансамбль.
— Меня зовут Тималти. — И человечек пожал мне руку.
— Дуглас, — представился я, — пишу для кино.
— Для кино?! — взвыли вокруг.
— Для кино, — скромно подтвердил я.
— Вот удача-то! Прямо поверить трудно! — Тималти снова, еще крепче, сжал мою руку. — Лучшего судьи не найти! В спорте разбираетесь? Знаете, например, бег по пересеченной местности, на четыреста сорок ярдов и другие пешие прогулки?
— Я видел две Олимпиады.
— И для кино пишет, и на олимпиадах бывал! — Тималти прямо задохнулся от восторга. — Да, такого, как вы, увидишь не часто. Ну а об особом всеирландском десятиборье вы слышали? Оно ведь имеет отношение к кинотеатрам.
— К стыду моему, не слышал.
— Не слышали? Хулихен!
Вперед моментально пробрался улыбающийся человечек ростом ниже даже, чем Тималти; он засовывал в карман губную гармошку.
— Хулихен, лучший гимновый спринтер Ирландии, — представился он.
— Какой-какой спринтер? — не понял я.
— Гим-но-вый, — произнес по слогам Хулихен. — Гимновый спринтер, самый быстрый.
— За время, что вы в Дублине, — спросил Тималти, — вы в кино были?
78 
