39 
— Девочка! — раздался с крыльца негодующий голос Агаты.
— И ее, кажется, зовут Алисия?
— Агата! — Нотки обиды сменились настоящим негодованием.
— Ну, если не Алисия, тогда Альджернон…
— Агата!!! — И наша сестренка, не выдержав, высунула голову из-за перил, но тут же спряталась, багровея от стыда и унижения.
— Агата. — Бабушка произнесла это имя с чувством полного удовлетворения. — Итак, Агата, Тимоти и Том. Давайте-ка я погляжу на вас всех.
— Нет, раньше мы! Раньше мы… — Волнение было слишком велико.
Мы подошли поближе, мы обошли ее, а потом еще и еще раз, описывая круги вдоль границ ее территории. А ее территория кончалась там, где не было уже слышно мерного гудения, так похожего на гуденье пчелиного улья в разгар лета. Именно так оно и было. Это гуденье стало неотъемлемой и характерной особенностью нашей Бабушки. С ней всегда было лето, раннее июньское утро, когда просыпаешься и видишь, как все вокруг прекрасно, чисто, прозрачно, и ничто не в силах омрачить этого совершенства. Даже не открывая глаз, ты уже знаешь, что все будет именно так — небо будет голубого цвета, а солнце начнет свой путь по нему, рисуя узоры из света и тени на листьях деревьев, на траве лужайки. И раньше всех за дело примутся пчелы; они уже побывали на лугах и полях и вернулись, чтобы полететь туда снова и вернуться, и так не один раз, все в золотой пыльце и в густом сладком нектаре, который изукрасил грудку и стекает с плеч, словно золотые эполеты. Разве вы не слышите, как они летят? Как парят в воздухе и на своем языке танца приветствуют друг друга, сообщают, куда лететь за сладким сиропом, от которого шалеют лесные медведи, приходят в необъяснимый экстаз мальчишки, а девчонки мнят о себе бог знает что и, вскакивая по вечерам с постелей, с замираньем сердца разглядывают в застывшей глади зеркала свои гладкие и блестящие, как у резвящихся дельфинов, тела.
Вот какие мысли и чувства пробудила в нас наша Электрическая Игрушка в этот знаменательный летний полдень на лужайке перед домом. Она влекла, притягивала, околдовывала, заставляла кружиться вокруг нее, запоминать то, что и запомнить-то невозможно, так необходимая нам, уже обласканным ее вниманием.
Разумеется, я говорю о себе и Тимоти, потому что Агата по-прежнему пряталась на крыльце. Но макушка ее то и дело показывалась из-за балюстрады — Агата старалась все увидеть, не упустить ни единого слова или жеста.
Наконец Тимоти воскликнул:
— Глаза!.. Ее глаза!
Да, глаза, чудесные, просто необыкновенные глаза. Ярче лазури на крышке саркофага или цвета глаз на маске, прятавшей ее лицо. Это были самые лучезарные и ясные глаза в мире, и светились они тихим светом.
— Твои глаза, — пробормотал, задыхаясь от волнения Тимоти, — точно такого цвета, как…
— Как что?
— Как мои любимые синие стеклянные шарики…
— Разве бывает что-нибудь лучше? — сказала она.
Потрясенный Тим просто не знал, что сказать.
Взгляд ее скользнул дальше и остановился на мне: она с интересом изучала мой нос, уши, подбородок.
— Ты Том?
— Да.
— А как мы с тобой? Станем друзьями? Ведь иначе и быть не может, раз мы собираемся жить под одной крышей и в будущем году…
— Я… — заикаясь, промолвил я и вдруг растерянно умолк.
— Знаю, — сказала Бабушка. — Ты, как щенок, рад бы залаять, да тянучка залепила пасть. Ты угощал щенка ячменным сахаром? Правда, смешно и все-таки грустно. Сначала покатываешься со смеху, глядя, как вертится бедняга, пытаясь освободиться, а потом тебе уже жаль его и ужасно стыдно. Бросаешься помочь и сам визжишь от радости, когда наконец слышишь его лай.
Я смущенно хмыкнул, вспомнив и щенка, и тот день, когда я проделал с ним такую штуку.
Бабушка оглянулась и тут заметила моего бумажного змея, беспомощно распластавшегося на лужайке.
— Оборвалась бечевка, — сразу догадалась она. — Нет, потерялась совсем. А без нее змей не полетит. Сейчас все будет в порядке.
Бабушка склонилась над змеем, мы с любопытством наблюдали, что будет дальше. Разве роботы умеют пускать змея? Когда Бабушка выпрямилась, змей был у нее в руках.
— Лети, — сказала она ему, словно птице.
И змей полетел.
Широким взмахом она умело запустила его в облака. Теперь она и змей были единое целое. Ибо из ее указательного пальца тянулась тонкая сверкающая нить, почти невидимая, как паутинка или леска, но она прочно удерживала бумажного змея, поднявшегося на целую сотню метров над землей, нет, на три сотни, а потом и на всю тысячу, уносимого все дальше н дальше в головокружительную летнюю высь.
39 
