очень нудно 
11 
— Какая уродливая голова! — воскликнула императрица. — Ты уверен, Фарос, что это Лоллия Паулина?
Старший из рабов не смог скрыть своего изумления, но Агриппина говорила вполне серьезно.
— Ты хочешь доказательств, Августа? Эту женщину мы схватили в доме Лоллии Паулины, на ней были одежды Лоллии Паулины, она спала в постели Лоллии Паулины. Что я могу добавить к этому?
— Жалкие у тебя доказательства! К счастью для тебя, я знаю способ удостовериться в истине твоих слов. Открой ей рот!
— Как это…
— Делай, что приказано, если не хочешь подвергнуться той же участи! — нетерпеливо оборвала его императрица.
Дрожащий раб повиновался. Наклонившись, Агриппина некоторое время внимательно разглядывала зубы умершей, затем выпрямилась и произнесла с удовлетворенной улыбкой:
— Да, это Лоллия Паулина. Смерть исказила ее черты, но таких позолоченных зубов больше ни у кого нет. Унесите голову и сделайте с ней, что хотите.
С этими словами Агриппина, которая уже два месяца была римской императрицей, со спокойной душой отправилась к поджидавшим ее рабыням, чтобы достойным образом подготовиться к вечернему пиршеству.
Надо сказать, после свадьбы Агриппина уделяла повышенное внимание своей внешности. Хотя Клавдий был стар и уродлив, он все же являлся императором — иными словами, мужчиной, привлекавшим к себе взоры всех женщин. Красивейшие из них были готовы по первому же знаку броситься в объятия Цезаря, а печальная участь Мессалины доказывала, что ее преемнице следует постоянно пребывать настороже и во всеоружии.
Впрочем, Мессалина также это знала, и в ее броне имелось лишь одно уязвимое место: покойная императрица была влюбчива и не умела бороться со своими страстями. Новая Августа мысленно поклялась навсегда закрыть сердце для любви — чувства слишком опасного. Она завоевала трон и твердо решила, что отныне будет жить ради того, чтобы передать престол своему сыну Нерону — в обход Британника, сына Клавдия от Мессалины.
«Царствовать прекрасно, — думала Агриппина, нежась под ласковыми руками своих женщин, — но царствовать до конца своих дней еще лучше!»
У Клавдия было два фаворита — Нарцисс и Паллант, — и последний даже не скрывал страсти, которую испытывал к новой Августе. Еще до того, как Клавдий сделал ее своей супругой, Паллант всеми силами стремился ускорить этот брак, расхваливая перед своим господином чарующую красоту его прелестной племянницы… и надеясь обрести награду. В один прекрасный день он решился объясниться с Агриппиной напрямик.
— Ты стала императрицей только благодаря мне! Лоллия Паулина всегда нравилась Клавдию ничуть не меньше, чем ты, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не мои советы. Но знай: я действовал лишь во имя любви к тебе!
— И что из этого следует? — сухо осведомилась Агриппина.
Столь откровенные речи были ей неприятны, однако она ощущала какое-то странное смятение, не желая признаваться в том даже самой себе. Паллант не блистал красотой, но в нем чувствовались мощь и порода, которые не оставили ее равнодушной.
— Из этого следует, — произнес Паллант, склоняясь к ложу, на котором отдыхала императрица, — что я могу многое сделать для тебя… гораздо больше, чем ты думаешь!
— Но мне от тебя ничего не нужно, — возразила Агриппина. — Разве Клавдий меня не любит? Он только мной и дышит! Прислушивается к любому моему слову… и каждую ночь приходит ко мне.
— Зато каждый день он слушает мои советы и даже сам о них просит. Я хорошо знаю тебя, Агриппина, и мне известны твои тайные устремления. Тебе мало быть Августой, ты жаждешь большего.
— Чего же?
— Трона для сына! А ведь у Клавдия есть наследник, который сменит его на престоле. Если ты хочешь сделать Нерона императором, Клавдий должен его усыновить. Иначе он никогда не будет царствовать… даже если с Британником случится какое-нибудь несчастье.
— Я сама сумею уговорить Клавдия усыновить Нерона! — воскликнула молодая женщина, все еще не желая уступать.
— Мне будет проще добиться этого. Клавдий никогда уже не доверится полностью жене. Мессалина оставила вечный шрам на его сердце. Но своему лучшему другу он поверит.
Агриппина ответила не сразу: в душе ее боролись противоречивые чувства. Она испытывала влечение к этому Палланту — ни один мужчина не оказывал на нее такого сильного воздействия. Ей было понятно, к чему он клонит, и она не собиралась превращать его во врага. Но уступить ему означало оказаться в полной его власти! Паллант слишком нравился ей, и кто знает, не утеряет ли она в его объятьях ту блистательную ясность ума, которую следовало сохранить любой ценой…
11 
