73 
Исидора говорила мягко, продолжая историю.
— После предоставления ему всех нужных подробностей, всей информации, которую я знала, как говорящая с духами, и о которой он, скорее всего, не помышлял, я позволила Мерритту начать работу. Я заверила его, что все теперь в его руках и попросила его прийти ко мне, когда он будет готов. Он работал неделями. Я не навещала его. Позволила создавать то, что он хотел, так, как считал нужным. Мерритт ненавидел думать, что ему придется забрать мои глаза, действительно ненавидел, но понимал, что я не просила его ослеплять меня. А просила дать нечто существенно большее, чем то зрение, с которым родилась. Просила зрение, которое мог дать только волшебник-творец.
Магда смотрела на колеблющееся пламя, медленно сгораемые свечи, пытаясь представить себе подобное, представить, как бы она чувствовала себя, если бы должна была подвергнуться изменению Творцом. Она знала от Бараха, что когда волшебник изменяет людей, то после уже нет никакого способа вернуть все назад. Такие изменения не могут быть обращены вспять.
— Однажды посыльный принес записку. Она была от Мерритта, он заявлял, что готов и прибудет в ближайшее время. Спрашивал, готова ли я. — Исидора сделала глубокий вздох, а затем выдохнула. — Помню, как застучало сердце, когда он постучал в мою дверь в тот день. Сердце колотилось, едва не ударяясь о ребра, и каждый стук отдавался в ушах. Мне пришлось остановиться на мгновение, держась за спинку стула, чтобы справиться с дыханием, прежде чем я пошла к двери. Я долго готовилась к тому дню. Готовилась ко всему, что могло потребоваться, бесчисленное множество раз. Ожидание было подобно агонии, но я знала, что торопить его — последнее, что надо делать. Он был нужен мне, чтобы все получилось.
Я помню отчаяние на пути к двери, попытки в последний раз оглядеть все вокруг, запомнить, как выглядят вещи. Пыталась запомнить форму гончарной миски на столе, простую форму кресла, зерно на деревянном столе. У меня была небольшая комната, но я расставила мебель так, чтобы после того, как уже не смогу видеть, иметь возможность свободно двигаться и без проблем находить нужные вещи. Я пыталась предусмотреть все аспекты жизни слепой, пыталась так расположить вещи, чтобы они всегда были под рукой, переместить те, о которые могла запнуться, пыталась подготовить все, о чем только могла подумать.
Несмотря на все приготовления, я была в ужасе. У меня было несколько платков, сложенных в линию на небольшой циновке, на которой я спала. Я выбрала их, потому что все они были разного цвета. По некоторым причинам цвет имел для меня большое значение, был дороже, чем все остальное. Мне отчаянно хотелось помнить цвет. Я завязала узлы на конце каждого платка. Разное количество узлов для разных цветов. Один узел означал, что это красный платок, два узла — коричневый, три — зеленый и так далее. Я действительно не знаю, почему думала о важности этих действий, зная, что они не имели никакого смысла, ведь цвета я все равно больше не смогу видеть, но помню панику, охватившую меня оттого, что я могла забыть, какой цвет как выглядел, какие цвета похожи, как выглядит солнечный свет, на что похожа улыбка ребёнка. Думаю, эти платки с узлами на концах были моей связью с остальными вещами. Они были талисманом, помогающим помнить, как выглядит цвет… и многое другое.
Магда чувствовала, как слезы бегут по щекам и стекают с подбородка. Она пыталась представить глаза на месте впалых глазниц, с которыми осталась Исидора. Говорящая с духами должна была быть красивой женщиной, с большими красивыми глазами, отражающими прекрасную душу.
— Я перебирала эти платки на пути к двери. Держала их мертвой хваткой, как если бы хотела, чтобы цвет отпечатался на моих ладонях. — Исидора наклонила голову, как бы вспоминая эту сцену. — Когда я открыла дверь, была удивлена, что у Мерритта красные глаза. По сей день это, а не платок с одним узлом, мое воспоминание о красном цвете. Он произнес тихим голосом, что выяснил, как сделать то, чего я хотела. Поинтересовался, уверена ли я, хочу ли до сих пор предпринять это. В ответ, я взяла его руку, поцеловала и на мгновение поднесла к своей щеке, благодаря его за муки. Он кивнул, не говоря ничего. Я была рада за души умерших, которые надеялась отыскать. Мерритт был несчастен. С собой он принес рулоны бумаги. Развернул их на столе, и я увидела, что на каждом листе есть своеобразный рисунок. Он расстелил их, располагая различные листы там, где они должны были быть, так что вместе они стали частью огромного рисунка. Когда они все были на местах, я увидела, что он нарисовал нечто, похожее на сложный лабиринт со странными числами в различных местах.
73 
