– Не скажу. Почему ты оказался в этом доме?
– Не скажу. Если ты держишь при себе тайну, то и я буду держать.
– Может быть, нам обменяться тайнами? Тамлин пристально посмотрел на нее.
– Нет. Я не имею права ничего говорить. Но ты можешь рассказать о себе.
– Покорно благодарю, я не такая дура. Почему ты не имеешь права ничего говорить?
Он в ярости приблизил к ее лицу свое злобное личико.
– Потому что у меня есть одно поручение, проклятая старая приставуха!
– Я никак не могу быть старой, потому что мне нет еще и двенадцати лет!
Они посмотрели друг другу запальчиво в глаза. И поскольку Ванья понимала, что должна уступить, она сдалась.
Встав со стула, она отошла в сторону. Ей было все это не безразлично, она была так привязана к своему товарищу по комнате, что он уже не казался ей уродливым. На голове у него начали расти волосы – жесткие, зеленоватого цвета, которые ей вскоре пришлось подстричь. Он постоянно проказничал, но определенным образом давал ей понять, что принимает ее общество. Он видел в ней союзника, товарища по играм, которого можно дразнить и обижать.
Она следила за тем, чтобы ее семья ни о чем не узнала, потому что она по-прежнему боялась, что кто-то может отнять его у нее. Он не должен был интересоваться другими членами семьи, он был ее собственным тролльченком, с которым она любила возиться, стелить ему постельку, стирать штанишки, причесывать, давать зеркало, чтобы он полюбовался собой, что он охотно делал. И в то же время он злился на нее за то, что она постоянно крутилась вокруг него, швырял в нее щеткой или кусал ее так, что прокусывал на руке кожу. Он никогда не бывал послушным; даже когда он позволял ей приводить себя в порядок, у нее было такое чувство, что этот детеныш задумал какую-то дьявольщину, или же он позволяет ей делать это лишь потому, что ему доставляло это удовольствие. Конечно, он злоупотреблял ее добротой, но Ванья шла на это сознательно, ей нравилось укрощать его. Он любил болтать с ней. Вернее, дразнить ее, выясняя, как далеко он может зайти в своем бесстыдстве. И когда ему удавалось заставить ее плакать, он бывал в приподнятом настроении.
Они составляли в высшей степени странную пару. Она была преисполнена доброты, он – злобы. Но каким-то непостижимым образом они ладили друг с другом, поскольку оба хотели этого; и каждый из них оставался самим собой.
Семья Ваньи радовалась ее занятости. Большую часть времени она проводила теперь дома и не стремилась так много играть с остальными детьми, как раньше.
– Ты можешь понять, что происходит с девочкой? – с улыбкой сказала однажды Агнета, когда Ванья отправилась к себе, держа под мышкой книгу. – Она вдруг так стала интересоваться демонами! Она читает все, что может достать…
– Демоны! – фыркнул Хеннинг. – Слишком рано ей знать еще историю Людей Льда! Впрочем, в нашем роду дети впитывают это с молоком матери.
– Она так заинтересовалась, что читает все сама. Ей хочется побольше узнать о демонах Тулы, насколько я понимаю.
– Да, странная девочка! Она не такая, какой кажется. Не хрупкая фарфоровая куколка. Может, нам отпраздновать твой день рождения? Придут Вольдены.
– Все уже готово, и я сама готова принимать подарки, – улыбнулась ему Агнета.
У Хеннинга с его второй женой Агнетой сложились добрые отношения. К нему она обратилась за помощью, когда ждала Ванью. Вернее, он попросил ее, чтобы она позволила ему заботиться о себе. Она поблагодарила, согласилась и никогда потом не жалела об этом. Любовь может вырасти из дружбы и преданности.
Когда все уже сидели за столом в гостиной в ожидании жаркого, Хеннинг, глядя через открытую дверь столовой на празднично накрытый стол, сказал:
– Сегодня ночью я видел страшный сон.
– Тебе обычно не снятся кошмары, – с ласковой улыбкой сказала Агнета. – Этот сон ничего не значит.
– Нет, – задумчиво произнес Хеннинг. – На этот раз все… не так.
– В каком смысле?
– Мне приснился Тенгель Злой.
– Вот это да! Но это вполне естественно! Разве Людям Льда не может сниться то, чего они больше всего боятся?
– Он был здесь, – продолжал все так же задумчиво Хеннинг. – И все-таки не здесь…
– Ты хочешь сказать, что его дух был здесь? – спросил Вильяр.
– Не-е-ет… – неуверенно произнес его сын. – Это был не его дух. И все-таки я почувствовал, что за мной… наблюдают.