Особенно,... 
105 
— Клюка? — предположил догадливый сыщик.
— Вот! — обрадовался молодой колдун. — Кльука. Он старый безумный вольхв. Машет своим кльука и орьот: «Чур! Чур! Сгинь!», — и добавил, вздохнув. — Очень, очень сильный вольхв. Мне такой не одолеть, я на Буйане не бываль. Но вы русский Иван, вас он иногда может пропускать.
— Что ж, благодарю за ценный совет, — поклонился Иван Агафонович. — Сколько я должен за приём?
— А! — небрежно махнул ручкой господин Шванн. — Я с вас тоже деньги не беру! Чем я хуже старый безумный вольхв? — потом вдруг посерьёзнел, сказал значительно. — Нельзя брать деньги, когда Иван идёт на Буйан. Грех! — похоже, цауберер Шванн был совсем не так прост, как казалось на первый взгляд…
Самому же Ивану, идущему на Буян, теперь оставалось одно: перебраться в восточную часть острова, и, как было условлено, дожидаться соратников в гостинице Штральзунда.
Там они и встретились.
Часть 5
Страшны люди, страшны звери,
Скалят пасти, зубы точат,
Все виденья, всех поверий
По кустам кругом хохочут.
«Каково же им живётся, мирным обывателям Рюгена? — думал Тит Ардалионович с сочувствием. — К примеру, спишь ты в своей кровати, или обедаешь за столом в ресторанчике, и знаешь, что в эту самую минуту в этом же самом месте плещется синее море или шумит вековой лес, и бегает по лесу какая-нибудь голодная тварь, и рвёт жёлтыми клыками свою жертву, не менее, впрочем, гадкую… А может, оно не только на Рюгене, может, оно везде так? Только нам, людям простым, о том не ведомо?»…
Огромный, в три обхвата дуб стоял над обрывом, вцепившись в скалу мощными корнями, ронял свои жёлуди прямо в море, шумел густой зеленью, будто и не зима на дворе…
Ох, непросто же было до него добраться!
Высокая равнина, ограниченная белыми обрывистыми берегами, вдавалась в море широким клином, напоминающим своими очертаниями нос утюга. На равнине высился аккуратный маяк. «Нос» отгораживала цепь высоких земляных холмов, и прямо в этом валу были проделаны деревянные ворота, стояли открытые настежь. Таков был мыс Аркона.
— Думаю, нам туда, — объявил Роман Григорьевич, и прямо в ворота устремился.
«Старый безумный вольхв» не заставил себя долго ждать.
Был он действительно стар, стар как сам мир, а может, и ещё древнее. Длинное, измождённое, обтянутое тёмной пергаментной кожей лицо с узко посаженными глазами неестественного, ярко-голубого цвета и странного разреза, с крючковатым носом и тонкими белыми губами не принадлежало ни одной из существующих ныне рас. На холодном морском ветру развевались его густые белые волосы и борода в полсажени, и цвет их, похоже, был таким от природы, а не от старости — обычная седина имеет другой оттенок. Из рукавов длинной белой рубахи, расшитой по вороту и подолу диковинным, но порядком выцветшим красным узором, торчали костистые длиннопалые руки, и каждый палец заканчивался недвусмысленным когтём. Мосластые ноги, не смотря на зимнее время, были босы, зато, к некоторому облегчению Тита Ардалионовича, ногти на них оказались вполне человеческими. Сам-то он (старец, а не Тит Ардалионович) человеком, пожалуй, уже давно не был, оборотился в какую-то нежить под спудом собственных чар.
При волхве имелась обещанная «кльука», правда, её всё-таки уместнее было назвать посохом. Служил этот массивный, увенчанный хищной птичьей головой предмет явно не опорой немощному телу — старик, не смотря на возраст, был прям как жердь и двигался с завидным проворством, — а грозным оружием, способным проломить любой, даже самый крепкий из черепов. Вдобавок, в нём была заключена колдовская сила: время от времени по его серебристо-серой поверхности пробегала вспышка, похожая на огненную змейку — простые посохи, согласитесь, так себя не ведут.
Голос у старика был неприятный, по тембру похожий на вороний грай.
— Прочь! Прочь! Сгинь, басурманы! — закаркал он с такой яростью, будто трое незнакомцев были его личными врагами. — Чур, чур, сгинь! — видимо, для усиления эффекта, он плюнул прямо од ноги Роману Григорьевичу. Плевок зашипел, будто упал не на холодную землю, а на раскалённую сковородку, и вдруг обернулся чёрной змеёй-гадюкой, изготовившейся к броску.
Ни малейшей робости перед змеями агент Ивенский не испытывал, он просто отшвырнул её подальше ногой, чтобы не нервировала Удальцева с Листуновым, заметно побледневших, и пренебрежительным тоном, каким во времена крепости баре окликали холопов, осведомился:
105 
