43 
— Обрати лучше внимание на приборы и скатерть. А ты даже дома норовишь постелить на стол старую газету.
— Время не ограничено? — прервал Фризе полемику супругов. Ему надо было выкроить полчаса на деловой разговор. А затевать его за обедом не хотелось.
— У меня сейчас времени на сон не хватает! — Рамодин сердито тряхнул головой. — Совсем зае… замучили с этими выборами! Но для того, чтобы перекинуться с тобой парой слов — пять минут всегда найдутся. А уж для хорошего обеда — готов нарушить устав внутренней службы.
«Для хорошего обеда, наверное, нарушишь. А вот чтобы товарищу помочь — вряд ли!» — подумал Фризе.
Пообедали они очень быстро. И тон задал майор. Во время еды он почти не разговаривал. Изредка и односложно выражал свое восхищение очередным блюдом.
А Вера все время пыталась выяснить у Владимира рецепт приготовления то котлет по-киевски, то клубничного мусса, пока Рамодин не буркнул:
— Не вяжись к мужику! Неужели не видишь — он все приволок из шопа. А перед нашим приходом разогрел!
— Правда, Владимир Петрович? И окрошка из магазина?
— Нет, Вера, окрошка — моя. Смастерил специально для вас. А котлеты по-киевски и правда купил готовые.
Вера была разочарована и даже отказалась от кофе. А может быть, просто решила дать мужчинам поговорить. Фризе отвел ее в кабинет, где стены были завешаны «малыми голландцами», а одна — коллекцией старинного оружия.
— Изучайте. Наскучит здесь — заходите в другую комнату. — Он открыл дверь в спальню. — Там тоже есть любопытные работы.
— И какие у тебя проблемы? — спросил Рамодин, когда Владимир вернулся в столовую. Майор сидел на диване со стаканом виски в руке. — Или уже повязал киллера?
— Киллер нарисовался.
Фризе чуть не сказал: мелькнул на горизонте и сгорел, как падучая звезда, — выпитые виски настроили его на возвышенный лад. Но не сказал. Даже Евгению он не мог открыться до конца. Только с горечью подумал: что это за жизнь такая? «Молчи, скрывайся и таи и мысли и дела свои».
— Дальше! Выкладывай все, что знаешь!
Как быстро переходил Рамодин от ленивого безразличия к настороженному любопытству. Казалось бы, ни в позе, ни в выражении лица ничего не изменилось, но по блеску в глазах, по непроизвольно сжавшейся ладони угадывался внезапно пробудившийся интерес.
«Чудной все же народ — сыщики, — подумал Владимир, уловив перемену в состоянии приятеля. — Есть у них какое-то звериное чутье».
Он улыбнулся, поймав себя на том, что рассуждает отвлеченно, словно сам к этой категории людей не относится.
— Не улыбайся! Рассказывай.
Очень коротко Владимир пересказал Рамодину то, что узнал от Генриетты.
— По словам дамы, парень этот — «пиджачок». Ничем не примечательная серая личность. Она даже лица его не запомнила.
— Не туда смотрела.
— Смотрела она туда, куда нужно! — Фризе рассердился. Ему вдруг стало обидно и за себя, и за Генриетту. — И заметила у него любопытную наколку.
Он принес из кабинета астрологический справочник и, раскрыв на странице со знаками планет, ткнул пальцем в солнце:
— Любуйся.
— Черт возьми! Первый раз вижу.
— На Петровке, 38 с такой наколкой никого не отлавливали.
— Ты поинтересовался в архиве, кто он? Откуда заявился?
— Я решил, что этими расспросами сам Бог велел заняться тебе. Мне pаскрываться незачем.
— Даму-то расспрашивал!
— Ненавязчиво. Как бы между прочим.
— О-о! Догадываюсь, что это за «прочее».
— Займешься?
Рамодин поморщился:
— Володя, неужели для того, чтобы убить человека, убийце надо под видом, как ты говоришь, исследователя, записаться в читальный зал архива? Своей рукой заполнять перед толпой посетителей анкеты, светиться, оставлять пальчики?
О том, что это слабое место в его версии, Владимир и сам понимал. Но другой версии не было. А подкрепить ее рассказом об «альпинисте» Фризе не мог: майор тут же свяжется со следователем Колобовым.
— У киллера есть столько возможностей ухлопать человека! — продолжил Рамодин. — Особенно, если тот ездит на городском транспорте, ходит пешком без охраны, живет в обычном доме.
— Решил поделиться прописными истинами с товарищем?
43 
