«Сама-то ты кто!..» – чуть не брякнул Хельги, но сдержался.
Сприггану стало грустно. Картина мира предстала пред ним во всей неприглядности. Оказывается, все они злобные, неумелые твари с дурной магией в крови. Не слишком веселый вывод, но, пожалуй, справедливый.
Остались последние два вопроса:
– Скажи, о каком демоне ты толкуешь?
– Не скажу. Молчать буду, – решительно отрубила старая. – Узнаешь, когда время придет. Теперь не время!
– Ладно, – покорно смирился спригган. – Ты тоже из мудрых и вещих… Ответь хотя бы, почему ты живешь в таком… гм… сомнительном месте и оно тебе не вредит? Ты сама из Инферна или из Аваллона?
– А я, милок, испокон тут живу, почитай, с самого раздела. Навроде сторожа поставлена, поток держать. Не из Инферна, не из Аваллона. Когда они возникли, я уже старая была…
Спригган понимающе кивнул. Судя по внешнему виду, бабка не преувеличивала.
Утром дождь прекратился, вода ушла, оставив после себя вязкую топь. Принцы отправились поискать кусты, а вернулись грязные, как два болотника: поскользнулись на мокрой траве, растущей вокруг ведьминого дома.
Чтобы не злоупотреблять сомнительным гостеприимством старой карги, в путь вышли не позавтракав. Но Эдуард даже не пикнул. Он рассмотрел хозяйку при дневном свете и устрашился до предела.
По пути Хельги рассказывал о ночной беседе тем, кто был в состоянии слушать.
– Теперь ясно, откуда старуха знает язык «Непереведенного трактата», – заключила диса, – наверное, он был в ходу в дораздельные времена.
– Кстати, – обратился Хельги к Рагнару, – тебе что-нибудь говорит имя Дану?
– Разумеется, – подтвердил рыцарь. – Моя мать родом с Закатных островов, ее народ чтит эту богиню.
– Тогда можешь радоваться! Непричастность орков к твоему рождению доказана.
– Каким образом?! – завопили в один голос Рагнар и Энка.
– Ведьма сказала: после раздела люди измельчали, кроме тех, кто поклонялся богине Дану. Ты потому такой здоровый, что унаследовал габариты первоначальных людей.
Рагнар гордо воспрянул:
– Вот! Я всегда знал, что орки ни при чем! Никогда не сомневался!
Но именно теперь все поняли: еще как сомневался!
Последние дни в лесу были самыми кошмарными. Вся мощь древнего Заслона обрушилась на путников в последней попытке их уничтожить.
Глухая, ватная тишина давила на уши. Голоса гасли в двух шагах: отстанешь, потеряешься – никакое «ау» не поможет. А других звуков не было вовсе. Не скрипели, не шумели деревья, ни одна ветка не хрустела под ногами. Лишь кровь бухала в ушах. Воздух, сырой и холодный, дрожал как в знойной Сехальской пустыне. Сгустилась дурная синева, клубилась туманом, застила пеленой, – контуры предметов расплывались, двоились. Временами изображение вовсе переворачивалось, деревья будто висели в воздухе кронами вниз. А потом начали падать, ронять крепкие с виду сучья, грозя в любой момент раздавить пришельцев. И все это в полной тишине! Лишь чудом удавалось уворачиваться.
Запах гнили усилился до непереносимой вони, к которой особенно чувствительным оказался гном. Как ни укутывал страдалец нос бородой, его время от времени основательно выворачивало, вскоре его лицо приобрело оттенок древесной плесени.
К Рагнару вернулись мороки, уже успевшие проторить дорожку в его сознание. И грозный потомок племен, поклонявшихся богине Дану, стал вести себя как буйнопомешанный. С большим трудом его удалось связать. При этом больше всех пострадал Хельги. Рыцарь принял его за паука и со всей силы саданул кулачищем в лоб. От досады и боли спригган даже прослезился, его стало тошнить. Ослабевший Аолен опять не смог помочь. Пришлось девицам волочь бьющегося в путах рыцаря вдвоем. Хельги взял было на себя транспортировку безжизненной тушки Его Высочества, но часто терял сознание и ронял ношу в грязь.
– Если провести конкурс на самого замызганного принца в мире, победа нам обеспечена! – просипела Энка.
Аолен и Ильза, поддерживая друг друга, перемещались в пространстве довольно успешно. Но свалился гном, и на их долю тоже досталась ноша.
Часы казались сутками, минуты – часами, мгновения растягивались, будто резиновые. Аолен впервые за все путешествие потерял счет времени. Дня и ночи больше не было. Лес круглые сутки озарялся мертвенно-голубым дрожащим мерцанием древней магии. И не было спасения от этого изнуряющего света: закроешь глаза – а он не меркнет, будто веки стали прозрачными.