– Пора занимать оборону! – объявил Рагнар тоном бывалого военачальника. – Наша задача – удерживать храм, не пропускать внутрь врага до того момента, пока злая Сила не уберется восвояси!
– А потом? Когда уберется? – наивно хлопая ресницами, поинтересовалась Ильза.
Орвуд противно ухмыльнулся:
– Потом враг всетаки ворвется и в отместку сотрет нас в порошок.
– Жалко, – вздохнула доверчивая девушка. – Я думала, мы успеем затмение посмотреть…
– А! – махнула рукой сильфида. – Какое теперь затмение! Стеклато не закоптили.
– Зачем тебе стекла, когда все небо в тучах? – удивилась Меридит.
Но Энка настаивала на своем. При затмении полагается коптить стекла. Иначе пропадает все очарование и колорит.
– Сколько можно молоть чепуху? – привычно начал гном, но Энка живо его осадила:
– А кто первый начал?!
– Я не молол чепуху, а констатировал грустную истину, – стал защищаться тот.
– Поменьше надо констатировать. А то, знаешь, и накликать недолго!
Сраженный сим мудрым доводом, гном умолк.
И вот опять потянулись долгие минуты томительного ожидания. Находиться в самом центре судьбоносных событий, не имея при этом ни малейшего представления о происходящем, – что может быть хуже? События же развивались с нарастающей стремительностью.
Пока мангорриты, стоя по пояс в воде, коекак компенсировали недостачу жертвенной крови (тридцать самых юных из них безропотно подставили горло под нож), фрегаты Дефта бросили якорь на безопасном расстоянии от берега, спущенные на воду шлюпки устремились к храму, чья вершина уже выглядывала из воды, будто скала.
Сам король был тут. В мышиного цвета мантии с черной оторочкой из жестких волос гурра, в зубчатой походной короне, нахлобученной поверх плотно облегающей вязаной шапочки, со скрещенными на груди бледными крючковатыми руками, он походил на нахохлившуюся злую птицу, больную, но все равно опасную.
А рядом, в той же шлюпке, в небрежной позе, какую подданный Дефта не посмел бы позволить себе не только в присутствии самого короля, но даже королевского портрета, сидел Гуго, точнее, Гуго Ингрем, подменный сын адепта Кааны, собственной персоной. Глаза сприггана, обычно мутные и блеклые, теперь отсвечивали дурным желтым огнем, верхняя губа гадко оттопыривалась, обнажив крупные сероватые зубы, сальные патлатые космы трепались на ветру. Едва сдерживая злую радость, он ждал того часа, ради которого, как ему казалось, и был рожден. Правда, ожидание грозило затянуться. Гребцам приходилось нелегко. Они из последних сил налегали на весла, так что те угрожающе трещали и гнулись, но слишком мощным был обратный ток воды. Шлюпки почти не двигались с места.
Пока дефтцы отчаянно боролись со стихией, орочье войско, достигшее океана, столкнулось с напастью иного рода. Полторы сотни оголодавших, обескровленных упырей встретили их на берегу счастливым визгом. Еда пришла! Несметные полчища еды!
Жизнь, даже самая гнусная, всегда чурается нежити. А уж упырейто боятся все. И проклятые гоблины – не исключение. Тем более если у них нет при себе ни драконьего серебра, ни осины. А кто мог знать, что потребуются?! Немало тычков, пинков и оплеух пришлось потратить орочьим предводителям, чтобы заставить подчиненных пробить неровный строй упырей и добраться до спасительной воды.
Многим это стоило жизни. Грядущее затмение наделило худенькие тела «малолеток» силой и яростью под стать демонамубийцам. По вкусу, ох по вкусу пришлась им проклятая кровушка!
Конечно, серьезно сократить численность многотысячной орочьей орды упырята не могли. Но Судьбу мира решало не количество претендентов – время. Оно шло, как всегда, неумолимо, – уже половину солнечного диска скрывала лунная тень…
Увы, ничего этого не видели наемники Судьбы, сидя в своем пузыре при входе в храм. Снаружи мутной завесой бурлила и пенилась уходящая вода. В Астрале все так перепуталось, что Хельги разозлился, плюнул и не стал смотреть, предоставив ближним своим изнывать от неведения.
– Чего они не идутто? – хныкала Ильза. – Уже сражаться хочу! Всетаки я воин, а не кисейная барышня!
– Вот кстати! – Макс давно собирался об этом поговорить. – Зачем вы отдали бедную девушку в наемники? – Он с неодобрением взглянул на троих кансалонцев – знал, откуда ветер дует.