56 
— Нет, Марта!
Она размозжила ему голову, била по груди, по отслаивающимся рукам, по дергающимся ногам. Ее молоток продолжал опускаться на голову, пока сквозь лопнувшую кожу не заблестела сталь и неожиданно не взметнулся вверх фонтан из скрученных проводов и медных шестеренок, разлетевшихся по всей комнате.
— Я люблю тебя, — шевельнулись губы.
Она ударила по ним молотком, и оттуда выкатился язык. На паркет выкатились стеклянные глаза. Как безумная, она тупо колотила по тому, что раньше было Леонардом Хиллом, до тех пор, пока оно не рассыпалось по паркету, как железные остатки игрушечной электрички. Долбя по ним, она хохотала.
На кухне отыскалось несколько картонных коробок. Она распихала в ник все эти шестеренки, провода, раскуроченные железные блоки и заклеила сверху. Спустя десять минут снизу был вызван посыльный мальчишка.
— Отнеси эти коробки мистеру Леонарду Хиллу, дом семнадцать по Элм-Драйв, — сказала она, подтолкнув его к выходу. — Прямо сейчас, ночью. Разбуди мистера и обрадуй его сюрпризом от Марты.
— Коробки с сюрпризом от Марты, — повторил рассыльный.
Как только дверь захлопнулась, она села на тахту с пистолетом в руках, вертя его и к чему-то прислушиваясь. Последнее, что она слышала в жизни, был звук перетаскиваемых вниз коробок, побрякивающего железа, трения шестеренки о шестеренку, провода о провод, медленно затихающий.
Чудеса и диковины! Передай дальше!
Моя Машина Времени остановилась, я вышел из нее в катящийся туман и теперь стоял, прислушиваясь. Молчание. То полное исчезновение звука, то молчание, которое ощущают люди, когда летят в небо на воздушном шаре. Мир ушел, и с ним ушел его шум. Лишь тихо дышат тросы, в то время как ты летишь туда, куда несет тебя ветер.
Такое молчание длилось уже не меньше минуты, когда почти к самым моим ногам бесшумно скользнуло море. На море ничего не было, и ничего не было на суше, простиравшейся у меня за спиной, но вдруг откуда-то из дальнего далека, из туманов, вышел, широко шагая, человек в темной одежде. Бессчетные миллионы людей за последние сто лет видели, как этот человек махал им с незнакомых морей, и, слыша над волнами свои имена, крича его имя в ответ, бежали на зов.
— Господин Верн! — крикнул я. — Жюль Верн!
И вскоре мы уже шагали молча вместе по берегам, которых еще не коснулась цивилизация.
— Отказываюсь верить, — заговорил наконец Жюль Верн. — Вы отправились в такую даль взять у меня интервью, и это только потому, что сейчас пятидесятая годовщина моей смерти? Да этого быть не может! На чем Вы сюда добрались? Ваша пишущая машинка — это ваша Машина Времени? Ну что ж, у нас, мертвых, тоже есть свои Машины Времени. У меня — мои книги; они по-прежнему живые, они дышат и находятся в постоянном движении. Благодаря им я путешествую во времени и знаю ваш тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, как вы знаете каждый год моей жизни. Но… ваш первый вопрос?
Я внимательно посмотрел на этого высокого, полного затаенного огня человека, на его бороду и усы, которые не могли скрыть сильного рта, правильных и твердых черт.
— Статью, которую я напишу, пожалуй, следует озаглавить так! «Жюль Верн предсказывает будущее: 1955-2005», — сказал я.
Жюль Верн остановился как вкопанный.
— Я никогда не предсказывал будущее, я только предсказывал машины. Они виделись мне в зачаточном состоянии и казались неизбежными. Я мог бы предсказывать и машины вашего будущего. Но что касается людей и того, что люди будут делать с машинами… Тут я могу только предполагать.
— Мой вопрос можно сформулировать так, — сказал я. — Если бы вы писали сегодня, что бы вы написали?
Жюль Верн двинулся дальше. Туман рассеялся, небо казалось густо-зеленым; мне чудилось, что сам океан подгоняет нас.
— Прежде всего, — сказал Жюль Верн, — я бы написал «Двадцать тысяч лье под водой».
— Еще раз?
— Еще и еще, через пятьдесят, через сто лет с сегодняшнего дня! Да вы только взгляните на море, оно по-прежнему остается тайной; что изменилось со времен вашей войны между Севером и Югом? Разве не такое же глубокое оно, как было, разве рассеялся царящий в нем мрак? Что в нем, мы не узнаем и за тысячи лет. Мы раньше узнаем звезды.
— «Таинственный остров», его бы вы написали опять?
— Написал бы и «Плавающий город», и «Ледяной сфинкс», и «Великолепное Ориноко», и «Плавучий остров», и «На море», и «Путешествие к центру Земли»! Ну а много ли вы знаете сейчас, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, о некоторых полярных областях, о некоторых районах джунглей Южной Америки, о самых отделенных необитаемых островах самых далеких южных морей? А стратосфера, она разве не остается и для вас огромным океаном, не нанесенным еще ни на какие карты? Везде, где есть неизвестное, которое должно стать известным, присутствую и я. В ваше время, как и в наше, я бы не стал предсказывать будущее, а лишь писал бы о неуверенных и слабых попытках человека с его машинами откусить хоть краешек Неведомого… в то время как я с блокнотом следую и пишу свои географические романы.
56 
