32

Дерек Хартфильд – несмотря на огромное количество своих произведений – крайне редко говорил о жизни, мечте или любви прямым текстом. В своей полуавто-биографической, относительно серьезной книге "Полтора витка вокруг радуги" (1937) – серьезной в смысле отсутствия инопланетян или монстров – Хартфильд сбивает читателя с толку иронией и цинизмом, шуткой и парадоксом, чтобы потом в нескольких скупых словах выразить сокровенное.

"На самой святой из всех святых книг в моей комнате – на телефонном справочнике – я клянусь говорить только правду. Жизнь – пуста. Но известное спасение, конечно, есть. Нельзя сказать, что жизнь пуста изначально. Для того, чтобы сделать ее напрочь пустой, требуются колоссальные усилия, изнурительная борьба. Здесь не место излагать, как именно протекает эта борьба, какими именно способами мы обращаем нашу жизнь в ничто – это выйдет слишком долго. Если кому-то непременно надо это узнать, то пусть он почитает Ромена Ролана – "Жан Кристофф". Там все есть."

Почему "Жан Кристофф" так привлекал Хартфильда, понять несложно. Этот неимоверно длинный роман описывает жизнь человека от рождения до смерти, в строгой хронологической последовательности. Хартфильд придерживался убеждения, что роман должен служить носителем информации, таким же, как графики или диаграммы – и достоверность этой информации прямо пропорциональна ее объему. "Войну и Мир" Толстого он обычно критиковал. Не за объем, конечно – а за недостаточно выраженную Идею Космоса. Из-за этого изъяна впечатление от романа становилось у Хартфильда дробным и искаженным. Выражение "Идея Космоса" в его употреблении звучало обычно как "бесплодие".

Своей любимой книгой он называл "Фламандского пса" ^[14]. "Неужели вы думаете, – говорил он, – что собака может умереть ради картины?"

Во время одного интервью репортер спросил Хартфильда:

– Герой вашей книги Уорд погибает два раза на Марсе и один раз на Венере. Разве здесь нет противоречия?

На что Хартфильд ответил:

– А вы разве знаете, как течет время в космическом пространстве?

  22