очень нудно 
5 
— Что будешь делать? — спросила Розенна, и в ее голосе зазвучали слезы.
Облокотившись на стол, Жиль принялся осторожно тереть глаза, почувствовав вдруг, как они устали, а потом на мгновение прикрыл их ладонями. Снова наступила тишина, нарушаемая лишь плеском воды о борт корабля и легким поскрипыванием снастей.
— Не знаю, — сказал он и внезапно встал.
Сделал несколько шагов по каюте, заставленной шкафами с картами. — И, честно говоря, даже не представляю, что тут можно сделать.
— Другими словами, ты позволишь «этой» произвести на свет незаконнорожденного ублюдка? И дашь ему свое имя?
Жиля поразил свирепый тон кормилицы. Он посмотрел на нее с удивлением, словно видел впервые в жизни.
— Что за выражения? Сам-то я кто?
— Тут другое: господин де Турнемин не знал о твоем рождении. Ты дитя любви, а не супружеской измены. И отец твой, и мать были из порядочных бретонских семей. А в ее ребенке течет кровь сицилийского распутника. И ты не имеешь права давать ему имя, что завещал тебе, умирая, отец.
— А кто тебе сказал, что я собираюсь давать ему свое имя? За кого ты меня принимаешь, за глупца?
— Нет, за влюбленного, то есть за человека, способного на любые безумства.
Жиль остановился у окошка, повернувшись спиной к старухе, и стал наблюдать, как вскипает на гребне черной волны белая пена.
— За влюбленного, говоришь? — вздохнул он наконец. — Когда-то я, и правда, был влюблен. Я любил Жюдит больше всего на свете. Возможно, потому, что это было первое большое чувство. А теперь… Сам не знаю. Красота ее пробуждает во мне желание, это верно… но не любовь.
— Короче говоря, теперь ты в своих чувствах не уверен, — подвела итог Розенна и спокойно добавила:
— А потерял ты уверенность после того, как увидел Мадалену…
На этот раз Турнемин обернулся и взглянул на кормилицу с любопытством. Когда она рядом, от нее ничего не скроешь… Нет на свете глаз зорче, чем глаза материнской любви.
— И это тебе известно? — пробормотал он, несколько смутившись.
— Мне известно, как она тебя любит. Это же слепому ясно. А вот что ты к ней испытываешь, я не знала…
— Зато теперь знаешь… но больше, прошу тебя, давай не будем об этом говорить. Тем более, что новая любовь никак не устраняет сложностей, что связаны с беременностью моей жены.
— Ты так считаешь?
От безмятежности Розенны не осталось и следа, так тихая летняя ночь разражается бурей.
— Если б в наше время женщина нарушила супружескую клятву, ее бы попросту утопили.
Никогда Турнемины не позволяли той, что обесчестила себя, производить на свет дитя греха… даже если ее оставляли в живых…
— Однако в округе было немало незаконных детей хозяина. Розенна! Розенна! Успокойся! Я тебя не узнаю. Бог мой, да ты советуешь мне утопить Жюдит!
— Куда уж тебе, — проворчала кормилица.
Гнев ее испарился: она легко впадала в ярость, но быстро отходила. — Хотя лучшего выхода и не придумаешь. Кроме зла, эта женщина ничего тебе никогда не приносила. Пора ее остановить…
— А Божий гнев? Ты что, хочешь погубить мою бессмертную душу? Нет, Розенна, — он обнял еще крепкие плечи старухи, — мечтать о гибели ближнего своего — это на тебя совсем не похоже, и пообещай мне, что не будешь пытаться навредить Жюдит… или ее будущему ребенку.
— Значит, ты позволишь ей родить?
— Еще не знаю. Дай подумать. Не прошло и десяти минут, как ты сообщила мне эту новость… но только никогда я не стану покупать себе свободу ценой преступления.
— Делай, как знаешь, — стояла на своем Розенна. — Но не воображай, что я когда-нибудь возьму на руки дитя распутника.
— Я тебя и не прошу… Тем более, что время придет, и сердце подскажет тебе, как поступать.
— Что ты выдумываешь?
— Я же прекрасно знаю тебя, нянюшка: ты таешь от детской улыбки. И отлично понимаешь, что невинное дитя не отвечает за преступления родителей.
— Конечно, но ребенок может унаследовать их пороки и изъяны. Если хочешь подумать, думай, только не забывай, как важно это решение для твоего будущего и будущего всех, кто тебя окружает. Одного врага ты уже везешь на своем корабле, скоро их может стать двое, а где двое, там и заговор…
Этим громким предупреждением Розенна закончила свою речь и вышла, оставив Турнемина во власти невеселых дум. Он собирался стать основателем нового рода на берегах Роанока — необычный же будет род.
Внешне все выглядит вполне пристойно: офицер французской королевской гвардии, сражавшийся за независимость Америки, хочет обосноваться на новых землях с молодой женой, верными слугами… и детьми. Но это только на первый взгляд… Стоит копнуть поглубже, и обнаружится, что благородные супруги — один из которых незаконнорожденный, а другая — сестра убийц — почти ненавидят друг друга, а вышеназванные детишки отнюдь не состоят между собой в родстве — старший является сыном мужа и индейской принцессы, а младший — отродье жены и сицилийского проходимца. Что же касается верных слуг, они и вправду безупречны, однако именно их прекрасную, чистую дочь страстно возжелал сей благородный королевский офицер, именно в нее он безнадежно влюбился. Нечего сказать, хороша семейка!.. Даже с налетом экзотики: самый верный из слуг Жиля — конюх Понго был прежде шаманом у индейцев онондага, Турнемин спас его из вод Делавэра и с тех пор они не расставались.
5 
