98 
— Допускаю. Существует же на некоторых плантациях порядок, приемлемый, правда, только по отношению к преданным и умным рабам, когда им позволяют жить почти свободно, но без права покидать плантацию. Таких еще называют «свободными жителями саванны». Они могут пойти, куда хотят, и устраивать свою жизнь в соответствии с собственной волей. Надсмотрщики и их «старший», главный надсмотрщик, как раз и есть «свободные жители саванны», и, как всякое подневольное существо, они злоупотребляют доверенной властью.
— Я подумаю на досуге над вашими умозаключениями. А пока пришло время посмотреть, что представляет собой пресловутый сеньор Легро. Дом, должно быть, где-то поблизости?
— Видите, дорога изгибается? Вот как свернете, так и окажетесь прямо, можно сказать, у крыльца. Приготовьтесь к сюрпризу: особняк, который до сих пор зовут «домом Ферроне», — едва ли не самая красивая постройка на острове.
Старик Ферроне очень скучал по своему старому поместью в Анжу и постарался создать нечто столь же изящное. Граф д'Эстен помог ему с архитектором — он как раз строил свою резиденцию. А все напрасно — только умер раньше времени. Впрочем, только один человек мог убить его, чтобы завладеть этим миниатюрным дворцом, — Симон Легро…
Упоминание о прежнем хозяине плантации напомнило Жилю напуганное признание нотариуса, и он пересказал Финнегану все те странные истории, о которых узнал от мэтра Моблана. Он думал, что ирландец, смотревший на жизнь скептически, рассмеется. Но тот неожиданно побледнел и даже осенил себя крестом.
— Только не уверяйте меня, что вы верите всем этим сказкам! Кто угодно, но не вы! Финнеган повернулся в его сторону, и Жиль увидел, что глаза его потухли и стали вдруг, как зеленые камешки.
— Почему же не я? Я — ирландец, не забывайте. Здесь все возможно, даже самые невероятные вещи… В общем, надо с этим во что бы то ни стало разобраться, тут дело серьезное. Насколько мне известно, до сих пор колдовство затрагивало лишь чернокожих и «маленьких белых» — мелких торговцев или незначительных чиновников, а знатных людей — никогда. Если слова нотариуса будут доказаны, Легро умрет на колесе, а его колдунью ждет самый что ни на есть средневековый костер… Ну вот мы и у входа!..
Пораженному Жилю показалось на мгновенье, что он каким-то неведомым волшебством перенесся обратно во Францию. Прямо перед ним два каменных льва на элегантных пьедесталах охраняли въезд в величественную аллею из высоких дубов, а в конце ее, на холме, возвышался большой розовый дом, окруженный верандами, чьи аркады поддерживались изящными колоннами. Тонкая черепица высокой крыши отсвечивала голубизной, а вытянутые окна второго этажа были украшены балконами с узорчатыми, как чугунное кружево, коваными решетками.
Это был и в самом деле дворец, точнее замок, но в миниатюре, и такой очаровательный, что сердце Жиля забилось, готовое выпрыгнуть из груди, чтобы оказаться поближе к прекрасному дому.
Его охватила бурная радость, но и смущение тоже. Он стоял в самом конце тенистой аллеи, словно библейский Авраам на краю Земли обетованной. Не мог на нее налюбоваться, но вступить не решался.
— Вигвам хорошая! — Голос Понго звучал бесстрастно. — Жалко, жить там вонючая зверь.
Сияющий Турнемин повернулся к другу:
— Да мы прогоним его, Понго! Немедленно прогоним. Вперед!
И новый хозяин «Верхних Саванн», сорвав с головы шляпу и размахивая ею, вопя, как индеец команч, пустил коня галопом по плотному тенистому туннелю из дубов. Остальные бросились за ним, и вскоре весь отряд снова выскочил на солнце, к большому круглому мирно журчащему фонтану, прямо к подножию широкой лестницы, ведущей на крыльцо.
Колоннада веранды была увита климатисами, розами и жасмином, а вокруг дома, в запущенном саду, бурно разрослась брошенная на произвол судьбы тропическая флора во всем ее многообразии. Апельсиновые деревья, бананы, фиги, красный и белый олеандр, бело-розовая кипень деревьев какао и цветущие лианы ванили. Какие-то растения с огромными цветками и гигантскими листьями — Жиль не знал, как они называются, — росли у подножия кокосовых пальм, а дальше виднелись масличные пальмы, финиковые и веерные: прямые, гладкие стволы свечой взмывали к небу и распускались веером остроконечных листьев, словно зеленый фейерверк.
Если в саду царил праздник жизни, то дом, наооборот, казался вымершим. Из-за плотно закрытых ставень не доносилось ни звука — лишь птицы пели среди зелени. Особняк выглядел покинутым, чувствовалось в нем, несмотря на все его очарование, что-то враждебное и свирепое, неизъяснимая тоска исходила от него, может потому, что он был таким безлюдным.
98 
