Последние отзывы

  58  

Старуха кивнула дереву.

— Очень даже просто.

— Ладно, — рассудил он, — сегодня вечером я буду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сделаешь, решено?

— Вот и видно, что ты пустой человек, хочешь быть тем, кем не можешь стать, — сказала Старуха жуку, ползущему по бревну.

— Это почему же? — спросил Чарли.

— А вот почему, — объяснила она, — не так-то это просто было сделать тебя невидимкой. И теперь надо время, чтобы с тебя сошла невидимость. Так же как надо время, чтобы краска сошла.

— Это ты! — вскричал он. — Ты все затеяла! И давай теперь ворожи обратно, чтоб я видимым стал!

— Тихо, — ответила Старуха, — не кричи. Само сойдет постепенно, сначала рука, потом нога.

— На что же я буду похож — бегать здесь по горам, и только одну руку видно?

— На пятикрылую птицу, порхающую среди кустов и камней.

— Или одну ногу!

— На розового кролика, снующего в зарослях.

— Или одна голова в воздухе парит!

— На волосатый шар в день карнавала!

— А сколько времени надо, чтобы я целым стал?

Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года.

Мальчишка застонал. Оп начал хныкать, кусая губы и сжимая кулаки.

— Ты меня заворожила, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя домой бежать!

Она моргнула.

— Так оставайся, побудь здесь, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя как холить стану.

— Ты нарочно это сделала! — выпалил он. — Старая карга, удержать меня задумала!

И он вдруг метнулся в кусты.

— Чарли, вернись!

Никакого ответа, только стук его ног по мягкой темной траве и приглушенное всхлипывание, быстро смолкшее вдали.

Подождав, она развела себе костер.

— Вернется, — прошептала она. И добавила, заботясь о себе — Зато у меня теперь будет компания всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой.

* * *

Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым проблеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха.

Он сел на окатанные ручьем голыши и уставился на нее.

Она не смела взглянуть на него, вообще — в ту сторону. Он двигался совершенно бесшумно, как же она могла знать, что он где-то тут? Никак.

На его щеках были следы слез.

Старуха сделала вид, будто просыпается, — она за всю ночь и глаз-то не сомкнула, — встала, ворча и зевая, и повернулась лицом к восходу. — Чарли!

Ее взгляд скользил вниз по соснам на землю, вверх — на небо, на горы вдалеке. Она снова и снова кричала его имя, и ей все мерещилось, что она глядит прямо на него, но она вовремя спохватывалась и отводила глаза в сторону.

— Чарли! Ау, Чарльз! — звала Старуха, слыша, как эхо ее передразнивает.

Губы его растянулись в улыбку: ведь вот же, совсем рядом сидит, а ей кажется, что она одна! Возможно, он ощущал, как а нем растет тайная сила, быть может, наслаждался сознанием своей неуязвимости, и, уж во всяком случае, ему нравилось быть невидимым.

Она громко произнесла:

— Куда этот парень запропастился? Хоть бы звук какой услышать, чтоб знать, где он. Я бы ему, пожалуй, завтрак сготовила.

Она принялась стряпать, раздраженная его упорным молчанием. Она жарила свинину, нанизывая куски на деревянный шомпол.

— Ничего, небось запах сразу услышит! — буркнула Старуха.

Пользуясь тем, что она повернулась к нему спиной, он схватил поджаренные куски и жадно их проглотил.

Она обернулась, крича:

— Господи, что это?

Она подозрительно осмотрелась вокруг.

— Это ты, Чарли?

Чарли вытер руками рот.

Старуха засеменила по прогалине, делая вид, будто ищет его. Наконец ее осенило: она прикинулась слепой и пошла прямо на Чарли, вытянув вперед руки.

— Чарли, да где же ты?

Он вьюном ускользнул от нее, прыгая и приседая.

Ей пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не побежать вдогонку — разве можно гнаться за невидимым мальчиком! — и, сердито ворча, она села возле огня, чтобы поджарить еще свинины. Но сколько она ни отрезала себе, он всякий раз хватал шипящий над огнем кусок и убегал с ним прочь. Кончилось тем, что Старуха, краснея от злости, закричала:

— Знаю, зпаю, где ты! Вон там! Я слышу, как ты бегаешь!

Она показала пальцем, но не прямо на него, а чуть вбок.

Он сорвался с места.

— Теперь ты там! — кричала она. — А теперь там… там! — Следующие пять минут ее палец преследовал его. — Я слышу, как ты мнешь травинки, топчешь цветы, ломаешь сучки. У меня такие уши, такие чуткие, словно розовый лепесток. Я ими слышу даже, как движутся звезды на небе!

  58