Они вгляделись в снежную тьму, но так ничего и не увидели. Кругом царила неподвижная тишина.
— Никому спасенья нет, — сказала Марта. — Куда ни кинь, спасенья нет.
Задерживаться у окна долее не имело смысла, и Роберт с Мартой, протиснувшись под лестницу, постучали в ведьмин закут.
— Лотта! — позвали они. Дверца даже не шелохнулась.
— Лотта, можно выходить!
Ответа не было: ни вздоха, ни шепота. Роберт застучал в дверь костяшками пальцев:
— Эй, ты там?
— Лотта!
— Открывай!
— Вот дьявольщина, заело!
— Подожди, Лотта, мы тебя вызволим. Теперь-то что!
Чертыхаясь, Роберт Уэбб стал молотить кулаками по стене, а потом скомандовал: «Поберегись!», отступил назад и что есть мочи пнул ногой в стену — раз, другой, третий. Под яростными ударами древесина начала крошиться в щепки. Пробив дыру, он рванул на себя деревянную обшивку.
— Лотта!
Не сговариваясь, они пригнули головы и заглянули в тесный чулан.
На шатком столике мерцала свеча. Библия куда-то исчезла. Кресло пару раз бесшумно качнулось, а потом остановилось как вкопанное.
— Лотта!
Каморка была пуста. Только свеча по-прежнему мерцала на столике.
— Лотта! — позвали они.
— Тебе не кажется?…
— Все может быть. Старый дом — и есть старый дом… очень старый…
— Неужели Лотта… она?…
— Не знаю, не знаю.
— Так или иначе, она в безопасности! И на том спасибо.
— В безопасности, говоришь? А куда она пойдет? Разодета в пух и прах, надушена, юбка короткая, туфли на высоком каблуке, шелковые чулки, кольца с бриллиантами, губы накрашены, брови выщипаны — она в безопасности? В безопасности! — передразнил Роберт, вглядываясь в разверстую дыру.
— А что тут такого? Он глубоко вздохнул.
— Женщина с такими приметами? Не она ли пропала в городке под названием Салем[43] в тысяча шестьсот восьмидесятом году?
Держа вырванный кусок обшивки на вытянутых руках, он прикрыл ведьмин закут.
Усевшись под лестницей, они скоротали в ожидании эту долгую, холодную ночь.
Дух скорости
The Ghost in the Machine, 1996 год
Переводчик: Е. Петрова
Тогда на дворе стоял 1853 год, в деревне только и было разговоров, что о помешанном, который жил на пригорке в глинобитной лачуге посреди запущенного двора; жена от него сбежала, никому не рассказав про мужнины выходки, и больше ее не видели. А деревенским даже во хмелю недоставало храбрости, чтобы сходить да разузнать, в чем проявляется его безумие и почему жена его бросила, выплакав все глаза, и оставила после себя пустоту, открытую ветрам и грозам.
И все же…
Как-то летом, в палящий зной, когда на небе не было ни облаков, что дают желанную тень, ни туч, сулящих людям и зверью благодатный дождь, в деревне появился Естествоиспытатель. То бишь доктор Мортимер Гофф, господин весьма необычной наружности, у которого все части тела двигались как будто сами по себе, что не мешало ему путешествовать по миру в поисках невиданных чудес и божественных откровений.
Почтенный доктор карабкался по склону, рискуя оступиться на булыжниках, которыми был скорее усыпан, нежели вымощен весь путь, а пару лошадей, запряженных в коляску, оставил внизу, дабы не подвергать их такому испытанию.
Доктор Гофф, как стало известно, прибыл не откуда-нибудь, а из Лондона, устав дышать туманом и терпеть вечное ненастье; сейчас, ошеломленный лавиной света и жары, этот добродушный, хотя и не в меру любопытный эскулап остановился у чужого забора перевести дух, прикинул на глазок высоту подъема и спросил:
— К умалишенному — в эту сторону?
Фермер, больше похожий на огородное пугало, недоуменно поднял брови и хмыкнул:
— Вам, поди, нужен Элайджа Уэзерби.
— Он самый — если умалишенных величают полным именем.
— В здешних краях его кличут придурком или чокнутым, а «умалишенный» — так только в книжках пишут, но это один черт. Сами-то вы из каких будете?
— Да вот, читаю, что в книжках пишут, это верно подмечено, к тому же у меня дома есть реторты для опытов, есть скелет, который во время оно был человеком, есть постоянный пропуск в Лондонский музей истории и науки…
— Знатно, знатно, — не выдержал фермер, — только какой от этого прок, коли земля не родит, а жена отдала Богу душу. Идите напрямик, не промахнетесь. А найдете этого придурка, или как там вы его зовете, — увезите куда подальше, век вас не забудем. Мочи нет слушать, как он вопит ночи на пролет, да еще бьет по наковальне у себя в кузнице. Поговаривают, будто он кует чудище, которое не сегодня-завтра вырвется на волю, и тогда нам всем несдобровать.