Лёгкий, ненавязчивый романчик 
107 
– Но надо же и меру знать! – воскликнула Жюли и обернулась к Лауре, явно рассчитывая на ее поддержку. – Видели вы когда-либо нечто подобное? Низкое, гротескное, недостойное зрелище этот ваш «Страшный суд»! Актеры «Театра Нации» никогда не опустились бы до того, чтобы играть такую отвратительную глупость!
– Ах вот как?! А кто изменил пьесу «Британник» так, что Альбина говорила Агриппине: «Гражданка, вернитесь в свою квартиру!» Это что, не смешно? Несколько месяцев у них ушло на то, чтобы выбросить из всех пьес слова «король, королева, император, ваше величество» и тому подобные! Это, по-вашему, не глупость? И все-таки это их не спасло от тюрьмы, где они сидят теперь и ожидают решения своей участи. Одному богу известно, что с ними станет. Ты этого для нас хочешь?.. Лаура, дорогая моя, не хотите ли кофе? Только что сварили свежий...
Прекрасный голос актера-трагика снова стал мягким и бархатным. Он подвинул Лауре стул, взял чашку и налил ей крепкого горячего кофе. Жюли, изумленная таким неожиданным превращением, на мгновение потеряла дар речи и тоже успокоилась. Она машинально села рядом с Лаурой и протянула мужу свою пустую чашку.
– Вам отчаянно не везет, моя дорогая! – сказала Жюли. – Вы второй раз присутствуете на омерзительном спектакле – вчерашний был глуп, да и сегодняшний не лучше. Нас извиняет только то, что мы женаты. К счастью, вы еще не знакомы с прелестями супружества.
– Но я могу себе это представить, – улыбнулась та, кто еще совсем недавно была Анной-Лаурой де Понталек и переживала и не такие скандалы. – На самом деле это я должна просить у вас прощения. Я явилась без приглашения, и это было бы непростительно с моей стороны, если бы не серьезные обстоятельства...
В столовой воцарилась тишина, две пары глаз посмотрели на нее с сочувствием. Ничто так не помогает при семейных ссорах, как чужие неприятности.
– Неужели все настолько плохо? – прошептал Тальма.
– Да. Сегодня утром ко мне приехал полковник Сван. Он только что узнал об аресте нашей общей хорошей знакомой. Для меня это не просто знакомая, а лучшая подруга!
– Почти все наши друзья сейчас в тюрьме, – с горечью заметила Жюли. – Такие новости, к несчастью, стали слишком частыми в последнее время.
– Да, но ваши друзья – мужчины, они занимались политикой. А Мари всего лишь актриса!
– Мари? – переспросил Тальма. – Это какая же?
– Мари Гранмезон. Вы ведь с ней знакомы и бывали в ее доме в Шаронне. Оттуда ее и забрали позавчера ночью вместе со слугами. И без всяких причин...
Лицо трагика стало суровым и отрешенным, но ответила Лауре Жюли:
– К сожалению, они не щадят и женщин. Жены всех наших друзей – Бриссо, Петиона, Ролана – тоже арестованы. Их единственное преступление в том, что они были замужем за этими людьми. Весь Париж знает, что Мари – возлюбленная де Баца, а его имя произносят все чаще...
– Но это же просто смешно! Де Бац также не имеет никакого отношения к политике. Он финансист!
– Неужели вы настолько наивны? – вздохнул Тальма. – Это Бац не политик? Разве вы не знаете, что он пытался спасти короля? И не забывайте о том, что в наше время нельзя заниматься финансами, не вмешиваясь в политику.
– Я не стану спорить с вами. Но ведь вы знакомы с Мари. И вы знаете, что она оставила сцену, скрылась в провинции, чтобы спасти свою любовь от тревог и волнений. Тюрьма сломает ее!
– Не думаю. Мари намного сильнее, чем кажется. Но если вы полагаете, что я могу помочь вытащить ее оттуда, то вы ошибаетесь. У меня нет никакого влияния, иначе я бы им давно воспользовался.
– Вы – нет, согласна. Но как насчет вашего друга Давида? Он художник, он не может не сострадать несчастью другого артиста...
– Почему бы вам самой не спросить его об этом? – вмешалась Жюли. – Мне кажется, вчера он был даже излишне внимателен к вам.
– Вы правы. Но не стану скрывать от вас: этот человек внушает мне страх. Мне неловко просить его о чем-либо. А вы его близкие друзья, он бывает у вас почти ежедневно...
– Последнее время Давид нечасто навещает нас, – ответила Жюли, вставая и подходя к зеркалу, чтобы поправить растрепавшиеся волосы. – Он никогда не любил жирондистов – эти люди казались ему излишне вялыми. У нас же он бывает скорее по привычке, чем из дружеского расположения. По-моему, Давид вообще не знает, что такое дружба. Послушайте меня и поверьте мне. Если вы хотите, чтобы Давид согласился вам помочь – а он может это сделать, потому что он один из немногочисленных друзей Робеспьера, – вы должны сами попросить его об этом. Вы знаете, где он живет?
107 
