48 
А Ульне, пожалуй, проведает супруга.
Расскажет о том, каким глупцом он был… Шеффолки не прощают предательства.
Никому.
Шеффолк-холл пылал.
Распустились белые бутоны газовых рожков, трепетали, наполняя залу резким чрезмерно ярким светом, от которого у Марты слезились глаза. И она отступала в тень колоннады, туда, где медленно оплывали восковые свечи. В свечах не было никакой надобности, но Ульне с ними было привычней.
Разве мог он в чем-то отказать дорогой матушке?
Переменилась.
Очнулась от сна, сбросив тлен древнего свадебного наряда, облачившись в бальное платье из грани, затканной букетами золотых розанов. Ей к лицу.
Помолодела.
И фигура сохранила девичью стройность. Марта провела по собственному животу, стянутому корсетом до того туго, что и дышать-то получается через раз.
Нет, надобно признать, что Освальд не поскупился, и собственное Марты бальное платье из розового дамасса выглядит богато, но…
…не в платье дело.
Непривычно. И страшно.
Мать и сын?
Ложь, все ложь… но раскрой Марта рот, разве поверят ей? Вот он придерживает матушку под локоть, ведет ее к гостям, коих слетелось множество. Мужчины в черных бальных нарядах, похожие на разжиревших по осени грачей, такие же важные, расхаживающие по зале с ленцой.
Женские платья роскошны, подобные Марта только в журналах видала. Слепят драгоценности, которым холодный газовый свет пришелся по душе. И алмазы сияют, разгорается пламя в рубинах, и холодная сапфиров синева завораживает.
Подходят. Кланяются хозяевам.
Разглядывают.
Удивляются, что Ульне, обезумевшая Ульне, вовсе не так безумна, как о том говорили.
Марта вытащила из ридикюля овсяное печенье, несколько залежавшееся, но Освальд в преддверии приема выгреб все ее запасы, мол, нечего матушку позорить.
А печенье Марту успокаивает.
Она, когда в Шеффолк-холл приехала, то первым делом наелась досыта, и именно печеньем, каковое дома только по праздникам и покупали… казалось, жизнь теперь сплошным праздником и будет.
- Марта! - господина, облаченного в темный, с прозеленью, сюртук, она не сразу узнала. Постарел-то как, и волос почти не осталось. Лысина, некогда проклевывавшаяся на макушке, ныне разрослась, и редкие пучки волос торчали над мясистыми ушами, кои сами обрели цвет темно-красный, будто бы господин испытывал мучительное чувство стыда. Красным был и хрящеватый нос его, и глубоко запавшие глаза. - А ты нисколечко не изменилась. Все такая же красавица!
Марта знала, что ей лгут, но ложь эта была приятной.
- А я вот постарел, постарел, - Ансельм поклонился проплывавшей мимо даме в роскошном платье из двуцветной тафты. - Увы, не пощадили годы…
- Все мы стареем, - Марта поспешно отряхнула перчатки от крошек, правда, запоздало подумала, что теперь крошки будут на юбке, но… вдруг да не заметят?
Ансельм припал к ручке.
- Рад, что Ульне решила покончить с этим глупым трауром… если его можно так назвать, - Ансельм вставил в левый глаз стеклышко монокля. Цепочка свисала до самой шеи, узкой, морщинистой, перехваченной белым воротничком и широким кольцом галстука. - Она по-прежнему хороша… а Освальд, никак, в матушку пошел?
- В матушку, - подтвердила Марта, озираясь.
Старый лис не просто так появился и… достаточно намека, чтобы насторожить его. Отступит.
Исчезнет.
А он, точнее его снулая дочь, возле поплиновых юбок которой крутится Освальд, нужны подменышу, и Марту тянет намекнуть, испортить чужую игру.
Она открывает рот.
И закрывает.
Освальд поймет, на ком лежит вина за провал, и тогда… нет, Марта не настолько смела.
- Конечно, конечно… на кого же еще, - хмыкнул старик. - Мальчик вырос у вас на руках…
Освальд подал руку, приглашая девицу фон Литтер на танец. И она, порозовев так, что это было заметно и под слоем пудры, согласилась.
- Слышал, что вы заменили ему мать, - Ансельм улыбался, демонстрируя выпуклые красивые зубы, ровные и удивительной, неестественной почти белизны.
- Д-да… - Марте отчаянно хотелось спрятаться, но она подозревала, что сбежать от излишне назойливого гостя не выйдет.
- Ульне так холодна… ко всему была занята своими бедами…
…да, он верно говорит.
Безумная, безумная Ульне… она виновата, что Освальд стал таким. Она по-своему все же любила сына, но ее любовь, как и Шеффолк-холл, была лишена тепла.
48 
