Особенно,... 
77 
- Кто еще есть в доме?
Кэри остановилась в игровой гостиной, с непонятным себе самой раздражением отметив, что и здесь мебели было много меньше, нежели обычно. И канделябры ониксовые пропали… не только они. Из этого дома вынесли все, что еще представляло хоть какую-то ценность.
- Так это… я… и еще Мирна…
…древняя полуслепая повариха, которую держали в доме из милости.
- И Шанта, если ее помните…
Кэри помнила. Беловолосая девица с выпученными глазами и вечно приоткрытым ртом. Шанта плохо говорила, была медлительна и порой забывала, что должна сделать, и это злило экономку. Но работу Шанта выполняла старательно.
- Остальные-то, - Грейтон поставил фонарь на полку, - иные места нашли… а кто в деревню вернулся. Нам-то некуда. Вот и сторожим дом… уж думали, вы вовсе про нас забыли.
Забыла. И будучи счастливой, вспомнила бы нескоро.
- Мы-то вещищки которые, леди, так попрятали… а иные забрали. Кредиторы-с… с бумагами явились и… мы вам писали.
Только Кэри не получала писем.
- Слышали, леди, вы замуж вышли…
- Леди, - лакей, сопровождавший ее, обратил на себя внимание. - Вы собираетесь остаться здесь?
- Собираюсь, - ответила Кэри. - Остаться. Здесь.
Не в собственных комнатах под крышей, тот этаж вовсе выстыл.
Холодный дом, обиженный.
И Кэри чувствует перед ним вину. Забыла. Бросила. И вот вернулась. В покоях леди Эдганг Грейтон, переодевшийся в старый костюм, разжег камин. И сонная Шанти, зевая, потягиваясь, медленно переслала кровать.
Кэри принесли холодное молоко и холодный же хлеб.
Грелку.
И еще одно одеяло, от которого неуловимо пахло дымом.
- Теплее будет, - сказал Грейтон, втихую погрозив Шанти кулаком.
Помогли раздеться. И платье отправилось в пустую гардеробную. Холодно. Несмотря на камин, слишком маленький, чтобы согреть огромную эту комнату, грелку, обернутую тонкой тканью, одеяла. Холод идет изнутри, он принесен с поля, и Кэри все-таки плачет, хотя обещала себе, что плакать не станет, но все равно… скулит, вцепившись в подушку, от которой несет пылью и слежавшимся пером.
Надо будет вытащить все перины и подушки на улицу, проветрить. Белье перестирать. Отскоблить полы и натереть воском. Столяра пригласить, чтобы посмотрел, что можно будет сделать с мебелью, окнами…
Старый дом оживет, если Кэри постарается. А она постарается. Что ей еще остается делать?
Уснула она, когда небо за окном стало бледно-серым, войлочным. И во сне шла по темному коридору, сама приговаривая:
- Раз-два-три-четыре-пять… я иду тебя искать.
Но тот, за кем она шла, прятался, и обиженный дом спешил ему подыграть. Он выставлял дверь за дверью, и Кэри, устав искать, расплакалась.
Проснулась она в слезах. И глаза горели…
А камин погас, и комната вновь выстыла. В кувшине для умывания вода подернулась тонкой корочкой льда. Свежая сорочка едва ли не хрустела, а платье вчерашнее, и надо бы отправить кого-то за вещами… Кэри прикусила губу, чтобы вновь не разреветься.
Пустая столовая.
И огромный стол из черного дуба, протянувшийся вдоль узких окон. Окна затянуты инеем, а на подоконниках лед лежит, укрывая квадратные горшки с мертвой геранью. Стул лишь один, массивный, с широкими подлокотниками и резною спинкой, жесткий до неимоверности.
- Леди, с добрым утром, - Грейтон подает завтрак сам.
Подгоревшие тосты, кажется, из вчерашнего хлеба. Омлет. И варенье, которое успело засахариться. Слабый чай с острым запахом дыма. И слегка подкисшее молоко.
Тишина.
Столовая огромна, и в ней Кэри вновь ощущает собственную ничтожность.
И страх. Призраки собрались за ее спиной. Еще немного и раздастся хрипловатый голос леди Эдганг… или смех отца… Сверра шепот… точно, шепот.
Нет, всего-навсего горничная вошла, она шаркает ногами и грузная, располневшая вдвое за прошлый год, пыхтит. Ее лицо красно от натуги. На вытянутых руках она держит начищенный поднос, верно, извлеченный Грейтоном из тайника, а на подносе одиноко белеет визитная карточка.
Шанти останавливается у кресла и, шумно выдохнув, говорит:
- Вас это… ждут… давно ужось, - она отчаянно краснеет.
Прежде Шанти не выпускали к гостям, даже когда леди Эдганг вынуждена была рассчитать большинство слуг, все одно не выпускали. Слишком она была некрасива, груба.
А карточка знакомая.
77 
