34 
Она?! Обольстительница? Да ведь это ее пытаются обольстить?
Он подхватил ее и ногой отбросил одежду. Потом поставил единственный стул посреди комнаты и едва не швырнул ее на сиденье.
Алана осталась в одной сорочке, панталонах, чулках и башмаках. Ей в жизни не было так стыдно, как в эту минуту! И поэтому гнев вернулся с новой силой. А при виде изучавшего ее капитана гнев сменился бешенством.
— Как зовут твоего опекуна?
Она плотнее сжала губы. Неужели после всего, что он с ней сделал, воображает, будто она станет отвечать на вопросы? Его дикарское поведение только укрепило ее отрицательное мнение об этой стране.
Но ее молчание заставило его нагнуться, приблизить к ее лицу свое и сказать обманчиво мягким тоном:
— Не ошибись в том, что здесь происходит! Ты заключенная и ответишь на мои вопросы. Я уже жалею, что оставил на тебе эту одежду. — Он небрежно дернул за тесемки ее сорочки. — Это можно исправить.
Она едва не потеряла сознание. О Боже, он так и сделает! Страх, который она пыталась задушить гневом, снова всплыл на поверхность.
Он отступил, продолжая пристально за ней наблюдать. Синие глаза оценивали ее, готовые уловить легчайшее изменение в выражении лица. Куда подевался его чувственный оскал? Во многих странах пытки по-прежнему считались лучшим методом получить признание заключенных, а в этой стране к тому же царило настоящее средневековье. Интересно, а самозванок тоже пытали? Нет, ее отец вряд ли допустил бы такое... если ему вообще сообщали о таковых.
— Вы собираетесь известить отца о моем появлении? Хотя бы несколько дней спустя? — резко спросила она.
Негодяй не ответил, давая понять, что в этой камере задает вопросы он! Однако он встал у нее за спиной. Это должно было доставить ей некоторое облегчение, тем более что теперь он не глазел на нее в упор. Но она еще больше нервничала. И тут же ощутила, как жесткие пальцы распускают ее волосы.
— Что вы...
Она попыталась отвести его руку.
— Прекратите! Не существует оружия настолько маленького, чтобы его можно было спрятать в волосах.
Он поднес к ее глазам длинную острую шпильку.
— Нет?
— Я не считаю это оружием, — отрезала Алана, но не помешала ему вынуть остальные шпильки. Наоборот, обрадовалась, когда длинные волосы обрушились на плечи, потому что сорочка была почти прозрачной. Но, уничтожив ее прическу, он не отнял рук. Наоборот, зарылся пальцами в ее волосы самым чувственным образом. Озноб пробежал по ее спине, озноб, не имевший ничего общего с холодом в камере.
— Имя моего опекуна — Мэтью Фармер! — выпалила она. — Я называю его «Поппи», потому что он меня вырастил. Всегда считала его опекуном, думала, что мои родители погибли во время путешествия, а он был единственным родственником. Считала, что мы, как все иностранцы-аристократы, сбежали в Англию от нашествия Наполеона и что Поппи с ним сражался. Я знала, что мы родом из Лубинии. Но никогда не подозревала, что вся моя жизнь — ложь. А когда мне исполнилось восемнадцать лет, он все не решался сказать мне правду или привезти на родину.
Она надеялась, что капитан заинтересуется ее рассказом, но он продолжал поглаживать ее волосы.
— Так почему же он передумал?
— Услышал, что здесь происходит. И был вынужден рассказать мне все, хотя был уверен, что я возненавижу его за это.
— Закончить войну, не успевшую начаться? — с сомнением бросил он.
Она пыталась повернуться, чтобы взглянуть на него, но он нажал на ее плечи.
— Почему вы не верите столь бескорыстным мотивам? — возмутилась она. — Поппи не хотел, чтобы его родина истекала кровью из-за лжи, которую он мог опровергнуть. Он любит эту страну, по причине мне непонятной.
Он снова сжал ее плечи, давая понять, что не пропустил оскорбления!
— Я не виновата в том, что не разделяю его любви! — вскричала она. — Когда я была ребенком, он всячески поносил Лубинию, называл варварской страной.
— Почему?
— Чтобы мне было стыдно признаться в том, где мы родились.
— Почему?
— На случай, если кто-то будет задавать нескромные вопросы... и окажется врагом моего отца.
— Поэтому он спрятал тебя от короля?
— Конечно! Кто-то хотел моей смерти. Поэтому Поппи не позволял вернуться сюда, пока не будет знать, что мне ничего не грозит.
— И он посчитал, что сейчас тебе ничего не грозит? — рассмеялся Бекер.
34 
