34 
— Потому что иногда меньше значит лучше, — ответила она. Как в случае с обнаженным телом: уж ей ли не знать. — И иногда свободные вещи больше подчеркивают достоинства фигуры.
— Возможно, — пожал плечами Джулс, — но все то, что носишь ты, настолько свободное, будто ты пытаешься что-то спрятать под одеждой.
Фейт опустила взгляд на свою черную водолазку и черные брюки. До встречи с Вирджилом она носила обтягивающие вещи с глубоким декольте. Потом бросилась из одной крайности в другую, стараясь вписаться в мир мужа. А теперь она больше не принадлежала ни тому обществу, ни другому.
— Но, думаю, неважно, что ты носишь. Ты красивая, и тебе нет нужды об этом беспокоиться. Иногда я опасаюсь, что кто-нибудь примет меня за твоего телохранителя и попытается устроить со мной заварушку.
Фейт решила, что Джулс немного странный и склонен драматизировать.
— Я никому не позволю тебя обидеть. Можешь одеваться так, будто ты свихнувшийся метросексуал, но мне нужно, чтобы ты был рядом. А если быть откровенной, — добавила она, улыбаясь, — твои волосы — настоящий кошмар.
Джулс смотрел на нее, пока из динамиков на арене гремело «Are You Ready To Rock?»
— Первый раз вижу, как ты по-настоящему улыбаешься, — сказал он.
— Я все время улыбаюсь.
Он поднес бутылку к губам.
— Да, но не по-настоящему.
Фейт вновь сосредоточилась на таймере и на том, что происходило внизу. Задолго до Вирджила она научилась улыбаться тогда, когда совсем не смешно. Задолго до того, как в первый раз ступила своими акриловыми каблуками на сцену и превратилась в Лейлу, она научилась прятать истинные чувства за улыбкой. Иногда так было легче жить.
Но жизнь неожиданно заложила крутой поворот — ну, или сделала крутой финт. Фейт даже представить себе не могла, что станет владелицей хоккейной команды. Ей такое в самых диких фантазиях не могло привидеться. Но вот она сидит здесь, наблюдает, как ее игроки забивают шайбы и раздают тычки. Ей стало интересно, что они подумают, когда завтра она поднимется на борт вместе с ними?
* * *
На следующее утро Фейт уже шла вместе с тренером Найстромом к «Би-эй-си 1–11». Ей мало что удавалось увидеть из-за его могучих плеч, но низкий гул мужских голосов наполнял салон, рассчитанный на сорок пассажиров. Было семь тридцать, и игроки всё никак не могли остыть после победы над «Акулами», одержанной накануне.
В хвостовой части салона кто-то жаловался так громко, что слышно было всем:
— Этот сукин сын пытался засунуть мне свою клюшку в задницу!
— Ну, это был бы не первый раз, когда тебе пришлось бы походить с клюшкой в заднице, — сказал другой игрок.
Замечание вызвало множество низких мужских смешков, за которыми последовали нескончаемые комментарии и вариации на тему «задницы».
— Внимание всем, — сказал тренер Найстром, стоя у входа в салон. — Миссис Даффи летит с нами в Сан-Хосе. — Смех и шутки про задницу резко оборвались, словно кто-то нажал кнопку «пауза». — Так что следите за тем, что говорите.
Тренер сел, и Фейт внезапно оказалась в центре внимания нескольких дюжин ошарашенных мужчин. Через ряд от нее Тай Саваж поднял глаза от спортивной колонки «Юэсэй тудей», которую держал в руках. Лампа над головой освещала его темные волосы.
Капитан смотрел Фейт в глаза несколько долгих секунд, прежде чем снова опустил взгляд на газету.
Джулс ждал Фейт, сидя у окна в третьем ряду.
— Сколько нам лететь? — спросила она, заняв место рядом со своим ассистентом.
— Меньше часа.
Сзади послышался приглушенный шепот и пара низких смешков. Фейт пристегнулась. Кроме нескольких слишком тихих, чтобы она могла услышать, слов да шороха газеты Тая, в салоне царило молчание, пока самолет ехал по полосе и взлетал. Когда он прорвался сквозь плотные, серые облака, яркие лучи утреннего солнца залили овальные окна: шторки опустились почти одновременно.
Фейт гадала, было ли молчание хоккеистов вызвано тем, что они провели изматывающую игру накануне, которая завершилась победой в овертайме со счетом 3–4, и на них внезапно навалилась усталость, или же они притихли из-за ее присутствия в салоне.
Когда заснеженная вершина Маунт-Рейнир осталась позади, Дарби Хоуг перегнулся через проход и спросил:
— Как поживаете?
— Хорошо. Они всегда такие молчаливые?
34 
