Особенно,... 
103 
– Больно будет. – Тридуба взялся за любимую плеть.
– Потерплю.
Терпел.
Боль была рваной. Она отступала, позволяя почти выскользнуть из кровавого тумана, глотнуть воды, которую подносили к губам, осознать себя. То вдруг накатывала душной волной, из-под которой Янгар безуспешно пытался выбраться. Порой он вовсе проваливался в забытье, и тогда Великий Полоз нежно сжимал его в своих объятиях. Живая колыбель змеиного тела дарила прохладу и ощущение надежности. Янгар трогал крупные ромбовидные чешуйки, радуясь тому, что все на месте: ни одной не достанется Ерхо Ину. Иногда Полоз отпускал его в тот, почти полустертый сон, где Янгар был счастлив. И он вытягивался на росистой траве, запрокидывал голову, любуясь небом. А кто-то близкий и родной расчесывал волосы.
– В них столько дыма, – жаловалась женщина с руками, покрытыми золотой чешуей.
– Выветрится. – Янгар ловил эти руки, а они не давались.
И лишь пальцы касались его губ, стирая корку сукровицы.
– Не спеши, еще срок не вышел, – просила она.
Его маленькая медведица? Почему она не желает показаться?
– Видишь? – возражал Янгар, снимая с груди зеленый камень на веревочке. Он подносил его к глазу, а второй прищуривал и голову задирал, до боли в шее. Дыра в камне ловила солнце, и сам он наполнялся ярким, горячим светом. – Теперь лето со мной.
– Глупый…
Ее смех звучал в ушах, даже когда забытье отпускало. Тогда Янгар вываливался в душный смрад подвала. Он снова ощущал изодранное тело, стискивал зубы, сдерживал стон и заставлял себя улыбаться.
Тридуба это злило.
– Где? – Вопрос всегда один и тот же.
– Не… не з-знаю. – Его собственная речь становится похожей на змеиное шипение. Язык сухой, распухший, царапает изодранное нёбо.
И в кровавом тумане плавится разум.
Вот Ерхо Ину с любимой плетью, которая порой сменяется каленым железом. Над жаровней воздух дрожит, наверняка ему тоже больно.
– Где?
Железо прижимается к коже, дарит огненную злую ласку.
– Где?
– Н-не…
Ожоги расползаются, скрывая шрамы. И поверх них танцует нож.
– Я же обещал, что шкуру с тебя спущу, змееныш… Где?
Лицо Ерхо Ину плавится, с него сползает кожа. И Янгар с удивлением видит перед собой хозяина.
– Сбежать думал? – смеется Хазмат, скалит желтоватые острые зубы. Десны его побелели, а в зубах застряли крошки жевательного табака. – Куда тебе бежать, мальчик?
Он тянется к Янгару, и в руках его ошейник.
– Нет! – Янгар пытается отстраниться, но он связан, опутан по рукам и ногам.
– Да.
Раскаленная полоса обвивает шею. И громко щелкает замок.
– Никто не уходил от Хазмата! – Хозяин весел. Он запрокидывает голову, и на горле его виднеется бурая линия шрама.
– Ты мертв!
– Ты тоже, – возражает Хазмат, трогая рубец руками. – Ты умер рабом. Моим рабом. И теперь принадлежишь мне.
– Нет!
– Тише. – Смуглая ладонь Хазмата с внезапной нежностью касается щеки. От нее пахнет цветочным маслом. И Янгар тянется за этой ладонью, умоляя не оставлять его.
…Не мужская ладонь – женская.
– Тише, – повторяет Пиркко, сменившая Хазмата.
Ныне она без серебряной маски, и лишь красная краска лежит на губах ее, яркая, словно рябина зимой.
– Зачем ты себя мучаешь? – Пиркко наливает в чашку вино и подносит к губам. Она без страха и отвращения касается грязных волос Янгара. Гладит его щеки, вытирает белоснежным рукавом испарину. – Пей.
Она держит чашу осторожно.
Терпелива.
Янгар пьет, пытаясь отрешиться от боли, которую испытывает его несчастное тело.
– Пей, бедный сын Полоза. – В синих глазах искреннее сочувствие. – Мне жаль, что так вышло.
Она наклоняется и шепчет на ухо, так, что никто больше не слышит. Да и есть ли кто-то в подвале?
– Ты… поможешь? – Слова даются с трудом. И голос сорван.
– Конечно, я помогу. Я пришла, чтобы помочь тебе.
– С…спасибо.
– Не спеши, Янгар. – Пиркко отставляет чашу. – Я не смогу тебя вывести отсюда. Как не смогу удержать руку отца. Он… сложный человек.
Она кладет пальцы на пятно свежего ожога и поднимается на цыпочки, заглядывая в глаза.
– Скажи ему то, что он хочет знать.
103 
