ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Прекрасная лгунья

Бред полнейший. Я почитала кучу романов, но такой бред встречала крайне редко >>>>>

Отчаянный шантаж

Понравилось, вся серия супер. >>>>>

Прилив

Очень понравилось, думала будет не интересно, так как Этан с его избранницей давно знакомы, но автор постаралась,... >>>>>

Дом у голубого залива

Жаль заканчивать читать серию про Куинов, герои стали такими родными, они все такие интересные и уникальные, все... >>>>>

Добрый ангел

Чудесный роман >>>>>




  143  

– Видел. – Его взгляд блуждал по арене, по решетке, по рядам со зрителями. – Это из-за бабки все, ты маленькая была, вряд ли ее помнишь.

Помню, но смутно. Седые косы и черные бусины в них. Косы касаются друг друга, и бусины сталкиваются с сухим костяным звуком. Рука ложится мне на лицо, давит, заставляя голову задрать.

Пальцы пахнут травами.

Скрипучий голос песню поет, но песня обрывается… Отцовский злой бас вклинивается меж словами, и старуха исчезает.

– И к лучшему. Бабка была с характером. Отец и тот ее опасался. А меня от ее взгляда и вовсе в дрожь бросало. Поговаривали, что это она на твою мать порчу навела. Думаю, и ты бы недолго прожила, только отец пригрозил, что если она вздумает баловаться… Я помню тот разговор.

Олли говорил быстро, словно опасался, что не успеет рассказать всего, что должен.

– Он так и сказал «баловаться», что он ее из дому выставит. Она шипела, а потом… В общем, не просто так Пиркко на свет появилась.

Старая ведьма не посмела тронуть меня. Но побоялась? Чего? Что отберу я у законных детей родительскую любовь? Стану что-то значить для отца?

Смешно и думать о таком, только смех этот до слез будет.

Олли пятился, увлекая меня к закрытым уже дверям клетки. И говорить не переставал.

– Теперь-то я понимаю. Как Пиркко родилась, так мама постарела быстро. Она и была-то не очень молода, но…

Некуда отступать.

Песок.

И решетка. Запертые двери. Охрана.

– Пиркко семь было, когда мать похоронили, а старуха следом ушла. Но я помню, как она Пиркко перед зеркалом усаживала и волосы чесала, все приговаривала, что нет на Севере девушки краше. Она и умерла там… в комнате.

Олли часто дышал, и пятно на повязке расползалось.

– А Пиркко не заметила. Перед зеркалом сидела, любовалась.

Старуха не просто умерла – дар передала.

Или прокляла внучку?

Как знать.

– Она была хорошей девочкой. Милой… – Олли сплюнул под ноги и добавил: – Была.

То существо, что скрывалось на балконе, утратило всякое сходство с человеком. Оно смотрело на нас. И я чувствовала его интерес и голод, который недавно был утолен, но крови не бывает много. Сумеречница вдыхала пряный ее аромат, а с ним – все то, чем дышала толпа.

Возбуждение, когда чья-то судьба замерла на острие копья.

И томительное ожидание, с шелестом песчинок в часах, с длинной тенью, что скользит от камня к камню, отмеряя время.

Азарт с металлическим привкусом золотых монет, готовых перейти из рук в руки.

Толика отвращения – перец в изысканном блюде.

Она голодна и съест все.

Эти люди, собравшиеся на площади, вернутся вечером домой и принесут с собой усталость. Они лягут в постель, уповая на то, что сон исцелит. Но сон лишь вернет их на арену. Сумерки – время Пиркко.

А сны бывают реальны.

Она выпьет их. И вон того паренька, что вцепился в ограду обеими руками и в возбуждении трясет прутья, точно желая вырвать их. И степенного купца в высокой куньей шапке, съехавшей на левое ухо. Он пытается притвориться равнодушным, но цокает языком и время от времени проверяет, на месте ли кошель. Поставил? На что?

На кого?

Не важно, от сумеречницы у него не выйдет откупиться.

Она придет и за хмурым стариком. И за воинами, что окружили распорядителя, пытаясь втолковать что-то. И за самим распорядителем, который отвечал, размахивая руками, то и дело поворачиваясь к балкону.

И прав хозяин дорог: там, где поселилась сумеречница, другим не остается места.

Но как быть мне?

– Странно, – Олли оперся на копье, – почему они медлят?

Распорядитель замер, неестественно вывернув шею. Он смотрел на балкон, а я – на него.

Вот распорядитель поклонился и опрометью бросился ко дворцу. Он бежал на полусогнутых ногах, перебирая ими быстро-быстро, полы синего халата заворачивались, обнажая желтую рубаху и чересчур широкие штаны. Распорядитель опускал голову все ниже, и квадратная шапочка его, украшенная пером, медленно съезжала на затылок. А он вдруг опомнился и содрал шапку, сунул под мышку.

На темечке его проклюнулась лысина.

– Что-то затевается интересное, – пробормотал мой брат.

Олли тоже следил и за распорядителем, и за балконом, и за людьми, чье недовольство крепло.

Двое на арене?

И драться не хотят?

Ату их!

  143