1098 
— Я — Драко Малфой, — поедая бисквит, сообщил Драко. — Меня не откладывают! — тем не менее, вид у него стал самодовольным. — Возможно, она решила, что если проведёт со мной лето, то, вернувшись в школу, иссохнет от тоски и страсти. Ну, или от какого-нибудь там отчаяния.
— От какого-нибудь, — сухо кивнул Гарри. Поскольку Драко слопал весь чёрносмородиновый йогурт, пришлось удовлетвориться малиновым. — А разве ты не собирался летом в кругосветное путешествие? Ты же не думаешь его отменить, правда?
— Разумеется, — встрепенулся Драко. — Я как-то об этом не задумывался, но нет, конечно. Конечно, нет.
— Так, возможно, Джинни права, и ты ещё действительно не готов к брачным узам.
— Каким-каким узам? — в кухню вплыла Блэз. На ней был шёлковый зелёный халат, отчего огненные волосы сияли ещё ярче. — Ты про смирительную рубашку в клинике Святого Мунго?
Она тоже налила чашку чая.
— Сразу чувствуется горький жизненный опыт, — намазывая маслом булочку, парировал Драко. Гарри мимоходом подумал, не собирается ли тот уничтожить всё, до чего дотянется. — Малфоя просто так не укротишь!
Блэз закатила глаза и обошла Гарри слева, чтобы добраться до сахарницы, да так и замерла с протянутой рукой.
— Это почерк Джинни, — сообщила она, заглядывая Гарри через плечо. — Почему у тебя письмо Джинни, и почему оно начинается с обращения «Моему дорогому-любимому»?!
— Это не мне! В смысле, это не о том. В смысле… — комкая записку, зачастил Гарри.
— Как раз в том самом смысле, — отрезала Блэз. — Ну-ка объясни, почему вдруг Джинни пишет тебе любовные письма, Поттер?
Прозвучало это, на вкус Гарри, чересчур громко и именно тогда, когда в дверях с пустыми тарелками в руках появились болтающие Рон и Гермиона. Разговор, разумеется, мгновенно увял.
— Что ты сказала? — переспросила Гермиона, чьи глаза напоминали блюдца.
— Боже… — пробормотала Блэз.
— На кой ляд моей сестрице писать любовные записки Гарри? Я думал, это всё уже в прошлом…
— Это не любовная записка, — прижимая к груди кулак со скомканным пергаментом, повторил Гарри.
— Точно-точно, — неуклюже пришёл на помощь Драко, — скорее, поток сознания…
— Да, но…
— Но почему Джинни вообще пишет подобные письма Гарри? — со звоном опуская свою тарелку на стол, настойчиво поинтересовалась Гермиона.
— Эй, не надо говорить это так, словно я бесчувственный чурбан, в которого и влюбиться-то никто не может! — обиделся Гарри.
— Не увиливай, — отрезала Гермиона и, прежде чем Гарри успел сообразить, выхватила письмо прямо из его руки.
— Обалденные рефлексы, — оценил Драко. — И почему только ты не играешь в квиддич?
— Потому что это до тошноты скучно, — ответила, пробегая пергамент глазами, Гермиона. — Это, без всяких сомнений, любовная записка, — холодно оповестила она собравшихся, после чего, уже не так холодно, добавила: — Гарри, у тебя нет ни серебристых волос, ни глаз цвета лунного сияния, ни… о боже… — густо покраснев, закончила она. — Подозреваю, это письмо подразумевалось как личное, — она отшвырнула записку на стол с таким потрясением, словно её только что укусил Косолапсус.
— Цвета лунного сияния, — задумчиво повторил Драко. — Что верно, то верно…
Рон, который был, возможно, немного заторможен, однако же отнюдь не туп, посмотрел на письмо, потом на Драко, потом снова на письмо.
— Моя сестра написала любовное письмо МАЛФОЮ?! — ахнул он и потянулся к записке.
Чуя неизбежную катастрофу, Гарри вскинул руку:
— Immolatus! — пергамент дрогнул и рассыпался пеплом.
— Ты сжёг моё письмо! — возмутился Драко. — Оно дорого мне как память!
…А мне ты дорог как память, и если Рон сейчас догадается, что ты прошлой ночью вытворял с его сестрой, он тебя пополам порвёт, — указал Гарри.
Рон посмотрел на по-прежнему розовую от смущения Гермиону.
— Что там было? — спросил он.
Гермиона оглядела всех по очереди: сначала Драко, потом Рона и, наконец, Гарри, который пожелал, чтобы мог сейчас безмолвно общаться с ней, как с Драко. Он попытался телеграфировать ей глазами, и, похоже, она поняла, потому что повернулась к Рону и сказала:
1098 
