Последние отзывы

  49  

Мальчишка. И еще мальчишка. Этот злой. У него волосы черные-черные, и глаза тоже темные, как у женщины. Он вечно крутится рядом и норовит сделать больно.

Он наловил кузнечиков, крупных, зеленых, с толстыми брюшками и длинными иглами-яйцекладами, а потом выпустил их в гардеробную Эмили.

И смеялся, когда Эмили кричала. А потом ябедой обзывал. Эмили не ябедничала…

Почему это так важно?

Еще воспоминания пахнут печеными яблоками и корицей. В них есть место сморщенным ягодам барбариса, который заливают паром и заставляют дышать. А потом пить. Кислый. Жарко от него. Настолько жарко, что Эмили тает. Сколько же в ней воды! Достаточно, чтобы пропитать и простыни, и тяжелую перину. Она плачет. И успокаивается, когда видит на столике возле кровати железную бабочку. Бабочка машет крыльями и скрипит…

Как труба. Звук вырвал Эмили из полудремы. Она сперва растерялась, потому что снова забыла, когда легла спать, а потом испугалась — простыня и перина были мокры, как и ночная рубашка. Острый запах пота заглушил лавандовую воду, которой сбрызгивали белье по тетушкиному настоянию.

Эмили с раздражением содрала рубаху, скомкав, вытерлась и швырнула в угол. Надо переодеться.

А труба сипит. И в доме как-то шумно для столь позднего времени.

Эмили, накинув халат на голое тело, выглянула в коридор. Голоса стали звонче и громче, а у лестницы вытягивала шею, пытаясь разглядеть происходящее внизу, Мэри. Завидев Эмили, она всплеснула руками и застрекотала:

— Мисс Эмили! Мисс Эмили! Воры! Ужас какой! Сюда залезли! Прямтки в дом! Вот говорила я…

— Эмили, девочка моя! — по коридору, задрав юбки выше приличного, неслась тетушка. — С тобой все в порядке?

— Жарко очень.

— Боже мой, Эмили! Ты вся горишь! Ты заболела! А я говорила, что тебе рано еще выходить! И этот твой доктор… новомодные веяния. А я скажу, что все беды от таких вот веяний. Переволновалась, ярочка моя. Что стоишь, дура? Вели подать молока с медом! По-моему эта девка совершенно распустилась. Пойдем, милая, ляжем в кроватку и…

— В доме воры? — Эмили позволила себя увести.

— Воры? Ну что ты милая, какие воры? Здесь совершенно безопасно! Просто кому-то показалось, вот панику и подняли. Тебя подняли. Разволновали…

Она говорила и говорила, щупая, заглядывая в глаза, покрикивая на сонных служанок, менявших белье. Тетушка сама поднесла стаканчик с лауданумом, и Эмили послушно выпила.

Быть может, во сне она вспомнит еще что-нибудь приятное.

Ей бы очень этого хотелось.

А на следующий день случилось долгожданное чудо: Эмили нанесла визит та самая дама из театра, маркиза Джорджианна Фэйр, супруга лорда Фэйра, министра внутренних дел.

— Глава 20. В которой Дориан Дарроу рассказывает трагичную историю собственного бытия

Свечи лежали там, где и положено было. За прошедшие пять лет они изрядно заросли пылью, частью поплыли и слиплись, но все же с горем пополам зажглись. Хрупкое пламя потрескивало, жир таял, истекая на подставку крупными прозрачными каплями.

— Внизу должна быть лампа, — пояснил я Персивалю, от души надеясь, что лампа и вправду не исчезла. Он хмуро кивнул и, отобрав свечу, двинулся по ступеням.

Я на всякий случай захватил и остальную связку.

Впрочем, надежды мои оправдались, и тайная лаборатория моего деда так и осталась тайной. Здесь было куда теснее, чем я помнил. И грязнее. Сырая кладка кормила плесень. С низкого сводчатого потолка свисали клочья паутины, затянувшей отверстие вытяжки, и старая лампа. Масла в ней не было ни капли. Под черными дырами труб-воздуховодов образовались лужи.

В воздухе витал отчетливый запах прокисшего молока. Он был смутно знаком, как и эти крупные малахитово-зеленые пятна колоний, светлеющих к ободку. Аспергиллум? Пеннициллум? Что-то родственное?

— Ну и что это за хрень? — Персиваль постучал кулаком по табурету и лишь потом попробовал присесть. — Куда ты меня притащил?

— В лабораторию.

В слабом свете плесень масляно поблескивала, но на ощупь была бархатистой и нежной. Она оставила на пальцах зеленоватую россыпь спор и все тот же кисломолочный аромат.

— Я вижу, что не в бордель.

Персиваль был зол и имел полное право злиться, как и упрекать меня в случившемся. Он ведь предупреждал, что следует погодить и присмотреться к дому, но я требовал немедленных действий. А в результате едва не погубил нас обоих.

  49