Оторвавшись от созерцания карнавала, он накинул на голову кусок тафты. На подобных мероприятиях Стража всегда занята по уши — вылавливанием карманных воришек и прочими важными делами в том же роде. Он дождется, пока повозка не доедет до какого-нибудь пустыря — такие шествия всегда заканчиваются на пустыре, — и, никем не замеченный, тихонько свалит.
Он опустил глаза.
Его спутницы, видимо, большие любительницы обуви.
Сотни пар обуви, аккуратно выстроенные, выглядывали из-под груды женской одежды. Ринсвинд стыдливо отвел глаза. Все-таки есть что-то морально неправильное в том, чтобы смотреть на одежду женщины, когда женщины в ней нет.
И все же некая мысль терзала его. Он снова повернулся и посмотрел на туфли. Так и есть, положение некоторых из них ИЗМЕНИЛОСЬ…
У самой его головы разбилась бутылка. Дождем посыпались осколки стекла. Где-то высоко над ним Дорогуша произнесла слово, которое он никак не ожидал услышать из уст девушки.
Ринсвинд осторожно приподнял голову. В шляпу ударилась еще одна бутылка.
— Весельчаки развлекаются, — сквозь зубы процедила Дорогуша. — Всегда найдется какой-нибудь шутник…
— Эй, как насчет поцелуйчика, друг? — спросил какой-то юноша, вспрыгивая на край повозки и весело размахивая пивной банкой.
Ринсвинду пару раз довелось наблюдать за работой известных бойцов Плоского мира, и подобный удар сделал бы честь любому из них. Дорогуша прищурилась, и ее кулак, нарисовав в воздухе идеальный полукруг, смачно врезался в челюсть забияки. Ринсвинд проводил взглядом летящее тело — причем, когда оно скрылось из виду, верхняя точка дуги еще не была достигнута.
— Вот черт! — воскликнула Дорогуша, размахивая кулаком перед носом Ринсвинда. — Мои вечерние перчатки! Они стоили целое состояние!!! В клочья! И все из-за этой сволочи! — Мимо ее уха просвистела пивная банка. — Ты заметил, кто это бросил? Заметил? Эй, засранец, я тебя вижу! Ну держись, ща я те штаны через глотку вытащу!
Толпа одобрительно-насмешливо заревела. Ринсвинд заметил впереди шлемы стражников, пробивающихся к повозке.
— Э-э… — замычал он.
— Эй, это же он! Ринсо-разбойник! — прокричал кто-то, указывая на Ринсвинда.
— Я не разбойник! Это была всего-навсего овца!
«Интересно, кто произнес последнюю фразу?» — задумался Ринсвинд и вдруг понял, что это был он сам.
Бежать было некуда. Стражники смотрели прямо на него. А бежать и в самом деле было некуда. Улица битком забита народом и повозками. Чуть дальше, ближе к голове процессии, разгорается еще одна свара. И ни одного переулка поблизости, готового принять в свои объятия несчастного беглеца. А стражники пробиваются к нему через толпу, правда с большим трудом. А толпа вовсю оттягивается. И надо всем этим полощется на ветру гигантский плакат с изображением улыбающегося кенгуру, держащего в лапе банку пива.
Стало быть, настало время. Время для Знаменитой Последней Схватки.
— Ну уж нет! — воскликнул он вслух. — Знаменитая Последняя Схватка всегда может подождать!
Он повернулся к Петиции.
— Большое спасибо, что пытались помочь мне, — сказал он. — Первый раз встречаю настоящих дам. Приятно было познакомиться.
Дамы переглянулись.
— А нам-то было как приятно, — откликнулась Летиция. — Настоящие мужчины сейчас такая редкость — верно, девочки?
Ногой, обтянутой чулком-сеткой, Дорогуша пнула еще одного забияку, желавшего вскарабкаться на повозку. Удар каблуком-шпилькой моментально обеспечил эффект, для достижения которого, как правило, требуется пару недель пить чай с бромом.
— А то, мля, — кивнула Дорогуша.
Ринсвинд соскочил с повозки, приземлился на чье-то плечо и тут же совершил еще один прыжок, завершившийся посадкой у кого-то на голове. Получилось. Теперь главное — не останавливаться. Пару раз его чуть было не схватили, да раз-другой швырнулись вслед пивной банкой, но были и одобрительные крики навроде «Зыкински, парень!» и «Так держать!».
Наконец он завидел неподалеку переулок. Спрыгнув с последнего услужливо подставленного плеча, Ринсвинд переключил ножную передачу и на всех парах влетел в узкую щель меж домами, на противоположном конце которой его жда… ждал тупик. И несколько стражников, забредших сюда, чтобы в тишине выкурить самокрутку-другую.
Стражники наградили его теми особыми стражничьими взглядами, которые недвусмысленно сообщали: всякий человек, нарушивший покой их краткого перекура, непременно В ЧЕМ-ТОда виноват. Вдруг лицо сержанта просияло: