Особенно,... 
645 
Но тут встает один простой вопрос: когда ты добился всего, чего ты будешь добиваться дальше?
Долина была озарена прохладно-зеленоватым светом, отражавшимся от центральной ледяной вершины. Он колебался и переливался, как вода. В долину, недовольно бурча и постоянно «чевокая» друг другу, входили члены Серебряной Орлы.
Чуть позади, согнувшись и три погибели от пережитых ужаса и страха, бледным свидетелем кошмарных событий плелся менестрель. Его одежда превратилась в лохмотья. Одна штанина была оторвана. Он выглядел промокшим до нитки, хотя на его одежде (вернее, на том, что от нее осталась) виднелись обуглившиеся дыры. У дребезжащей, зажатой в дрожащей руке лютни была откушена часть корпуса. В общем и целом, менестрель походил на человека, который действительно повидал жизнь — причем в самых крайних ее проявлениях.
— Не слишком-то они были безумны, — заметил Калеб. — Скорее они были какими-то грустными. Вот я знавал действительно шизанутых монахов.
— Да и чудовищ давным-давно пора послать на живодерню, — поддержал Маздам. — Мне даже как-то было неловко их убивать. Они были старше нас.
— Зато какие рыбины! — возразил Коэн. — В самом деле здоровенные твари.
— И очень кстати, — добавил Злобный Гарри. — Морж-то у нас кончился.
— Гарри, твои приспешники отлично показали себя, — сказал Коэн. — Это даже нельзя назвать глупостью. Никогда не видел, чтобы столько народу одновременно лупило друг дружку по головам.
— Хорошие ребята, — согласился Гарри. — Полные идиоты.
Заметив краем глаза, как Малыш Билли сосет порезанный палец, Коэн усмехнулся.
— Стало быть, зубы, да? — спросил он. — Один и тот же ответ? Всегда?
— Ну, хорошо, хорошо, иногда ответ — «язык», — огрызнулся Малыш Вилли и повернулся к менестрелю.
— Ты записал, как я порубил в капусту того огромного паука?
Менестрель медленно поднял голову. На лютне порвалась еще одна струна.
— Бе-е-е, — проблеял он.
Члены Орды поспешно окружили барда. Ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы кто-то один удостоился лучших рифм.
— И не забудь спеть о том, как рыба проглотила меня, а я вспорол ей брюхо и выбрался, понятно?
—Бе-е-е…
— А ты записал, как я убил шестирукую танцующую статую?
— Бе-е-е…
— Ты не несешь? Это я убил статую!
— Щас! Это я ее располовинил, приятель. После такого удара никто не выживает!
— Почему же ты просто не отрубил ей голову?
— Не мог. Кто-то успел сделать это до меня!
— Послушайте, он ничего не записывает! Почему он ничего не записывает? Коэн, скажи, чтоб он все записал!
—Оставьте его на время в покое, — велел Коэн. — По-моему, рыба пришлась ему не по нутру.
— Скорее наоборот, — хмыкнул Маздам. — Не она — ему, а он — ей. Но его ж даже не пожевали, благо я вовремя поспел! А в коридоре он неплохо просушился. Ну, помните, когда из пола неожиданно вырывалось пламя?
— Наверное, наш бард не ожидал, что из пола неожиданно вырвется пламя, — пояснил Коэн.
Маздам театрально пожал плечами.
— Ты всегда должен быть готов к неожиданному пламени, иначе сиди дома и никуда не суйся.
— Кстати, если б Хэмиш не проснулся, с теми демонами-привратниками нам пришлось бы повозиться, — сказал Коэн.
В кресле, полупогребенный под завернутыми в шафрановые балахоны кусками рыбного филе, зашевелился Хэмиш.
— Чиво?
— Я СКАЗАЛ, ОЧЕНЬ УЖ ТЫ БЫЛ НЕДОВОЛЕН, КОГДА ТЕБЯ РАЗБУДИЛИ! — прокричал Коэн.
— Агась, оно самое!
Малыш Вилли потер бедро.
— Должен признаться, одна из этих тварюг едва не достала меня, — промолвил он. — Боюсь, скоро придется завязывать.
Коэн быстро повернулся к нему.
— Чтобы умереть, как Старик Винсент?
— Ну, нет, конечно…
— Представь, как бы он выглядел, не устрой мы ему настоящие похороны! Огромный костер — вот настоящие похороны для героя. А многие ворчали, мол, зря хорошую лодку испортили! Так что перестань молоть всякую чушь — и за мной!
— Бе-е… Бе-е… — проблеял менестрель и наконец нашел в себе силы закончить: — Безумцы! Безумцы! Безумцы! Все вы — полнейшие безумцы!
Калеб ласково похлопал его по спине, повернулся и двинулся за своим вождем.
— На нашем языке, приятель, это называется «берсерки», — бросил он через плечо.
645 
