Последние отзывы

  35  

При всем при том легкая нажива усиливала его и без того уже беспредельное презрение к легковерности тех дураков, которые покупали его «изделия» и раскошеливались на его  мнимо благие дела. По большому счету, американцы просто идиоты, готовые из кожи вон лезть в своем ослином стремлении «спасти природу», или какая там еще донкихотская идея пользуется всеобщей поддержкой в настоящий момент. Некоторые восхищаются последовательным идеализмом, но они тоже идиоты. Умные люди понимают, как извлечь из поветрия выгоду, и пользуются моментом.

Свою долю Ларкин заработал, манипулируя политикой правительства так, чтобы создать наилучшие условия для деятельности принадлежащих ему жульнических предприятий, и теперь денег у него куры не клюют. Ну, и какая от этого польза? Ни за какие деньги не купить исцеления или хотя бы приемлемого курса лечения, способного дать ему больше, чем еще месяц или около того – и все равно на протяжении этого срока он оставался бы смертельно больным, что делало такую попытку пустой тратой времени.

Прежде чем снова войти в просторный офис, Дин Миллс коротко постучал, заставив Ларкина осознать, что его мысли где-то бродят и растрачиваются минуты, столь драгоценные, что он теперь почти не спал, во всяком случае, пока не достигал той степени изнурения, когда слабость становилась неодолимой.

– Ничего подозрительного, – доложил Дин. – Живут в Сан-Франциско, женаты почти шесть лет, детей не имеют. Деньги Райану достались в наследство от мачехи, которая была одной из Уолтонов. Своих детей она не завела, а за его отца вышла замуж, когда мальчику только исполнилось три, так что он ей вроде сына. Время от времени он баловался тем-сем, даже в «Майкрософт».

Действительно, ничего подозрительного. Ларкин тщательно изучил переданную Дином распечатку, но даже ему не удалось найти ни единой  сомнительной детали.

Ничего подозрительного? Разве это не отличительная особенность тех, кто работает под глубоким прикрытием? Фрэнк подумал о встрече, запланированной на Гавайях, о том, сколько еще правительств стоит за Северной Кореей, и приказал:

– Поменяйте каюты. Переместите всех, кто сейчас поблизости от моих апартаментов.

– Но заказчики бронировали…

– Мне по хрен, что они там бронировали. Это мой гребаный лайнер, и я хочу всех перемешать. Не желаю, чтобы рядом со мной поселился тот, кто просил об этом, понятно? Если кто-нибудь пожалуется, скажите, что произошла досадная ошибка компьютера и уже поздно вносить изменения.

Это была полнейшая ахинея, но поскольку пассажиры не узнают о передвижке, пока не окажутся на борту, что произойдет только через сорок восемь часов, такая отговорка сработает. А если и нет… неважно. Если у умирающего и имеются какие-то преимущества, так это полная безнаказанность. Ларкин и прежде редко подчинялся тем правилам, которые считал для себя неподходящими, а теперь обрел абсолютную свободу, потому что больше ничего не имело значения.

Он снова взглянул на список пассажиров. Среди тех, кто забронировал каюты на его палубе, преобладали супружеские пары – молодые и старые, хотя преимущественно постарше, так как именно у них, как правило, больше денег – однако, одна «пара» отличалась от остальных: Сидни Хэзлетт и Дженнер Редвайн. Сидни была дочерью Майкла Хэзлетта, который первоначально заказал каюту для себя, но потом ему пришлось отлучиться по делам, и в качестве семейного представителя он отправил дочь. Редвайн – выскочка из низов, которая выиграла в лотерею и теперь околачивалась на задворках светского общества Палм-Бич, пытаясь в него вписаться. Эти две вертихвостки были лучшими подругами и хорошо известны. Вряд ли от них исходит даже тень угрозы.

– Помести Хэзлетт и Редвайн в люкс «Королева Анна», – приказал Ларкин. – И… Альберта и Джинджер Уиннингхэм в «Нептун».

На большинстве лайнеров люксы довольствовались номерами, но только не на «Серебряном тумане». Да, на нижних палубах сьюты были просто пронумерованы, однако на самой верхней каждая из кают имела какое-нибудь претенциозное название, что должно было подчеркнуть их особый статус. Два упомянутых люкса примыкали с обеих сторон к апартаментам Ларкина.

Альберту Уиннингхэму было восемьдесят четыре, и он почти ничего не слышал. Его жена Джинджер страдала артритом и носила очки со стеклами толщиной с донышко бутылки кока-колы. Будь Ларкин в подходящем настроении, он бы рассмеялся. Втиснувшись между двумя пустоголовыми идиотками и мистером Глухим с миссис Слепой, он окажется в полной безопасности.

  35