очень нудно 
22 
— Я тоже, — сказал Адам, но его взгляд был устремлен не на лошадей, а на Джину.
Что-то словно зазвенело у нее внутри. Ночь была спокойной и тихой, словно весь мир затаил дыхание.
Молчание Адама было невыносимо долгим, и, чтобы прервать нарастающее напряжение, Джина негромко произнесла:
— Я увидела их шесть лет назад на одной конской ярмарке. Они были просто изумительны. Даже по-своему элегантны. Глаза лошадок были такими добрыми и чистыми, как если бы из них на меня смотрели очень старые, умудренные жизнью души.
— Как же ты можешь продавать этих лошадей, если ты их так любишь?
Она улыбнулась:
— Да, это не просто. Думаю, ФБР бы оценило, как я проверяю тех, кто покупает у меня лошадей.
— Правда? А то я встречал немало таких людей, которые нисколько не беспокоились, к кому попадут проданные ими лошади. Их интересовали только деньги.
Ее губы сжались.
— Я таких тоже встречала.
— Не сомневаюсь. — Он вздохнул и опустил глаза. — Прости за то, что было утром.
Глаза Джины округлились.
— Ничего себе! Сначала ты пошутил, теперь просишь прощения. Что за праздник сегодня у меня!
— У тебя чертовски бойкий язычок.
— Это точно. Мама говорит, что когда-нибудь он доставит мне большие неприятности.
— Ты всегда слушаешь свою маму?
— Если бы я это делала, вряд ли мы были бы сейчас женаты, — сказала Джина и тут же пожалела о своих словах.
— Она была права — насчет меня. Права, что предупредила тебя.
— Нет. Я люблю ее, но иногда мама беспокоится больше, чем следовало бы. — Джина подумала, что, возможно, только сейчас прикоснулась к его душе, впервые после их поспешной свадьбы. Она положила руку ему на плечо и заметила, как он вздрогнул от этого легкого прикосновения. — Я знаю тебя, Адам...
— Ошибаешься. — Он посмотрел на ее руку. — Ты знала меня раньше, но я уже не тот, каким был двадцать лет назад. Время прошло, и все изменилось. Изменился и я.
— Ты все тот же, Адам, — ее голос звучал почти с мольбой.
— Черта едва. — Он оттолкнулся от изгороди и, взяв Джину за плечи, повернул к себе. В лунном свете лицо Адама казалось жестким и угловатым, наполненным глубокими тенями. Горячий жар от его рук проникал сквозь толстую ткань ее халата. — Не суди неверно о том, что происходит, Джина.
Ей незачем было его бояться. Да она и не чувствовала себя испуганной, если даже это и было его целью.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты прекрасно знаешь. — Адам отпустил ее плечи, но его глаза стали еще темнее. — Не обманывай себя. Думаешь, я ничего не вижу? Ничего не чувствую?
— Адам...
— У нас ведь есть уговор, верно? И это все, что мы имеем. Каждому нужно что-то от другого. И когда условия будут выполнены, все закончится. Не надо здесь обустраиваться. Не надо ожидать от меня чего-то большего.
— Я вовсе...
— Да, да. Пришло время остановиться. И это для твоей же пользы. Здесь не может быть никакой речи о нас. И никогда не будет.
Ее сердце сжалось, слезы выступили на глазах.
Джина сделала над собой усилие, чтобы не дать эмоциям задушить себя. Адам сказал правду, но тем не менее не кроется ли за его словами что-то еще, в чем он не хочет признаться? Или же она просто тешит себя напрасной надеждой найти мальчика, которого знала раньше, в мужчине, изменившемся настолько, что он даже не может вспомнить, каким он был когда-то? Не готовит ли она сама себе оглушительный провал к тому дню, когда подойдет к концу их время?
— Но сейчас мы есть, — сказала Джина, поднимая руки и кладя их ему на грудь. Она почувствовала упругий рельеф мышц под своими ладонями, и удары его сердца отозвались у нее внутри.
— Джина...— он покачал головой и выдохнул с досадой, — ты только все усложняешь
— Допустим, это так. Но, может быть, и ты напрасно лишаешь себя удовольствия, которое мог бы получить от этого брака?
Она сделала последний шаг, приблизившись к нему почти вплотную. Ее ладони двигались по его груди, легко касаясь плоских сосков, пока наконец он не задержал дыхание, пытаясь устоять перед ее ласками.
Но она хотела, чтобы он сдался, и собиралась бороться за это.
Обхватив запястья девушки, Адам заглянул ей в глаза, словно человек, потерявшийся в незнакомом месте.
— Ты играешь с огнем, Джина.
— Я не соломинка. Пара ожогов мне не страшна.
22 
