Особенно,... 
30 
Гаролд привстал, затем снова опустился на стул. И быстро проговорил:
— Тереза, я беспокоюсь за нее.
— Я тоже, — сказала она. — Но Агнес ненавидит, когда я вокруг нее суечусь.
— Я приглашу ее танцевать, когда она вернется. Может быть, выясню, что случилось.
— Ты очень добр, Гаролд, — откликнулась Тереза с искренней благодарностью.
Устыдившись, поскольку был отнюдь не добр с Терезой в прошлом и с Агнес обошелся совсем не по-доброму, Гаролд спросил дядю Саймона о его здоровье. Слушая вполуха подробности последней операции, он высматривал Агнес.
Когда она появилась в дальнем конце зала, он встал и подошел к ней.
Агнес смотрела, как Гаролд идет между столиками, высокий властный, двигаясь с изяществом хищника. Мечтая быть где угодно, только не здесь, она наклонила голову и стала покорно ждать. Бесполезно избегать его, она знала это превосходно.
— Давай потанцуем, Агнес, — просто сказал он.
Танцуя, ей, по крайней мере, не придется смотреть, как другие едят. Зря токсикоз называют утренним недомоганием, подумала Агнес печально. На краю танцплощадки она повернулась к Гаролду, глядя на маленьких морских коньков на его галстуке.
Пронзенный сочувствием, он произнес чуть хриплым голосом:
— Агнес, ты не хочешь мне сказать, что произошло?
— Нет. — Она отвела взгляд.
Агнес не отрицала, что с ней не все в порядке. Просто отказывалась говорить, в чем проблема. И неудивительно. В то их последнее утро Гаролд больно ранил ее.
Он обнял Агнес, и немедленно на него нахлынули воспоминания. Ее волосы, духи, округлая грудь — все было хорошо знакомо ему. И так привлекало!
Агнес смотрела куда-то поверх его плеча, и опять у него появилось чувство, что она страшно далека от него. Затем ему в голову пришла ужасная мысль, так что он чуть не споткнулся.
— Ты обманываешь всех? У тебя что-то серьезное, вроде рака?
— Нет, — ответила Агнес тем же безжизненным голосом.
Гаролд сглотнул, чувствуя с несказанным облегчением, что она не лжет. Он был почти уверен, что она никогда не лжет.
— Однажды я подхватил дизентерию в Индии. Довольно неприятно.
Агнес не озаботилась ответом. Танцевала она с механической бесчувственностью. Куда только подевалась ее обычные живость и грация?
— Твоя мать рассказала мне о трудных подростах и женском приюте — и на меня как будто груда кирпичей свалилась. Ты никогда не охотилась за моими деньгами, Агнес, теперь я это знаю… Мне жаль, что я оскорбил тебя.
— Моя мать слишком много говорит, — безо всякого выражения отозвалась Агнес.
Похоже, он подсознательно ждал, что, как только извинится, Агнес растает у него в руках. Никогда в жизни Гаролд не просил прощения у женщины. Откуда ж ему было знать, что за этим последует? Однако если ожидал мгновенного примирения, ему пришлось разочароваться самым жестоким образом. Агнес продолжает танцевать как та самая кукла, о которой как-то упоминала, подумал Гаролд. И холодно произнес:
— Я был к тебе несправедлив. Прости меня.
Ее ресницы дрогнули.
— Хорошо, — ответила она.
— Хочешь, пообедаем завтра вместе?
— Нет, не хочу.
— Ради всего святого, ты можешь хотя бы взглянуть на меня?
Она замерла.
— Я сказала «нет», Гаролд. То самое коротенькое слово, которое тебе так трудно понять… Не надо было мне сегодня сюда приходить, это было большой глупостью с моей стороны. А сейчас будь добр, отведи меня обратно за столик.
Гаролд мог бы устроить ей сцену прямо посреди зала. Или перекинуть через плечо и силой утащить отсюда. Что-то вроде этого ему безумно хотелось сотворить.
— Так, значит, ты имеешь зуб на меня, — процедил он.
— Гаролд, — тихо сказала Агнес, — мы занимались с тобой любовью, а потом ты объяснил, что это было всего лишь игрой, доказательством твоей власти надо мной. Укажи мне хоть одну причину верить в твои слова или поступки.
По словам Агнес — а она говорила их не в первый раз — той ночью он занимался с ней любовью. Любовью?! О нет, подумал Гаролд, ничего подобного. Он просто переспал с ней. Любовь — это к нему не относится. И никогда не относилось.
А тем временем Агнес холодно произнесла, упираясь взглядом в его галстук:
— Ты извинился только сейчас и таким тоном, будто просил официантку принести еще салату. Почему я должна тебе верить? А вдруг это первый шаг в некоей кампании, которую ты задумал провести следующим номером? Ведь тебе не нравится быть в проигрыше, не так ли? Ты терпеть не можешь иметь дело с женщиной, которая не пресмыкается перед тобой.
30 
