— Отец, ты неисправим, — обреченно констатировал Ангелос.
— Нет, сын, я учусь на своих ошибках. Оба моих последних неудачных брака преподали мне хороший урок. Я понял, в чем была причина неудач. Те женщины не были довольны собой и вряд ли когда-нибудь будут. Вечно они-то на диету садятся, то в салоны красоты бегут… Меняют облик как хамелеоны. Когда я вновь… то есть если вновь соберусь жениться, то выберу себе женщину тихую и кроткую и с хорошими формами, а не полупрозрачную красотку.
— И где же тут хоть слово про любовь? Или ты сам разуверился в реальности такого чувства? — поддел отца Ангелос.
— Конечно, в любовь я верю. Верю, несмотря ни на что.
— Люби, пожалуйста, папа. Но не женись, — просительно проговорил младший Зувелекис.
— Мои матримониальные планы касаются только меня одного, — пресек разговор Костас.
— Равно как и мои не должны касаться тебя. Тем более что у меня уже есть подруга, — парировал Ангелос.
— Ты должен был меня с ней познакомить, сын. Кто она?
— Ее зовут Николь. Здесь, в Париже, она директорствует в отделе по связям с общественностью. И в унисон твоей теории Николь вполне довольна собой, на диетах не сидит, а, наоборот, любит поесть.
Улыбка, спокойно, улыбка, без паники…
Наверное, так себя чувствует человек, понимающий, что находится на мушке у снайпера. Хотя откуда ей знать, каково это? Но сравнение напрашивалось само собой.
И потом эти то и дело всплывающие привязчивые, пугающие своими не потускневшими подробностями воспоминания, а ведь столько лет прошло, а все по-прежнему живо и глубоко ранит. Ее прошлое всегда неотступно было с ней.
Не следовало надевать красное, винила себя Шанталь, яркое всегда вызывает нездоровое любопытство.
Уверенность — это когда подбородок выше, взгляд бесстрастен и походка летящая? Или когда ничего внутри не трепещет, не ноет, не съеживается от ужаса? Конечно, последнее, но окружающим невдомек, каково там у нее внутри, и, да будет так! Никто о ней ничего не знает. Пока не знает. Сама она себя не выдаст. Высокая, стройная, миловидная, собранная, добросовестная официантка и горничная, просто женщина. Это все, что доступно их пониманию. Главное — ни на ком не задерживать взгляд, чтобы потом не вздрагивать испуганно.
Она сама диктует себе, какую роль играть. Почему бы, например, не представить себя обедневшей баронессой… Нет, лучше оклеветанной и отлученной от наследования короны принцессой, для которой однажды настанет день торжества справедливости. Вот только нужно этого дня дождаться. Ничего, она сможет. Терпения у нее хватит!
— Шампанского? — раздался рядом басовитый голос, мигом развеявший все ее фантазии. Видимо, прочитав удивление и вопрос в ее глазах, мужчина сразу добавил: — Я думал, что знаю в лицо всех приглашенных на бал.
— Вы полагаете, что это возможно — знать всех? Или вы особо оговариваете, с кем придет каждый из ваших гостей? — спросила девушка.
— Не всегда получается, но в основном да, — небрежно бросил мужчина.
— Не любите неожиданностей?
— Стараюсь оставлять для них поменьше места… Так будете пить шампанское?
Шанталь утвердительно кивнула и взяла с ближайшего подноса бокал.
— Порой неожиданности оказываются приятными, — заметила она, пригубив.
— Я предполагал, что вы это скажете, видимо, и себя, отнеся к числу приятных неожиданностей… Но я все, же люблю знать хоть что-то о человеке, с которым общаюсь.
— Сытый голодного не разумеет, — игриво проговорила девушка.
— А вы голодны, значит?! Хм… Не удивлен. У нас есть канапе. Хотите?
— Выбирать не приходится.
Он подвел ее к высокой стойке с огромным выбором холодных закусок.
— К ним, похоже, никто не притронулся. Может быть, все это бутафория? Уж очень красиво выложено! — пошутила Шанталь.
— Все съедобно. Это уже далеко не первый поднос, предыдущие все опустошили. Отведайте, хотелось бы услышать ваше мнение.
— Благодарю, — кивнула девушка и взяла маленькую шпажку с блюда. — На вкус не хуже, чем на вид. Сказочно, — сказала она через несколько секунд. — Такое объедение, что еще возьму.
— Ни в чем себя не ограничивайте, — тоном хозяина отозвался мужчина. — Пожалуй, я тоже отведаю. Еще не притрагивался… О да, вы совершенно правы, — заметил он. — Гармония формы и содержания. Ну, вот теперь, когда вы уже не умираете от голода, может быть, расскажете о себе?