182 
— Перестань же! Суния, ты должна быть терпелива. Судьба изменчива. Мы научились жить в том мире, значит, мы сможем приспособиться и к этому. Когда они играют в кости, то много болтают. Нам нужно как можно больше знать о них, ведь это пока наше единственное оружие. Иначе нам не выжить здесь. Суния, ты мне нужна. Мои силы уже почти исчерпаны.
— По тебе этого не скажешь.
— Значит, ты слепая, если этого не видишь. Каждое утро я просыпаюсь и чувствую, что моя душа разбита, изломана, исковеркана и брошена умирать где-то в придорожной канаве. Я ничего не представляю собой, кроме измученного тела с отсеченными конечностями, имя которым Деций, Авенахар, мать и родина. Я истекаю кровью, и никакие снадобья не могут смягчить эту боль. Еще чуть-чуть, и я сойду с ума, Суния. Я нуждаюсь в твоей силе, так же, как и ты в моей.
Суния медленно села, изумленно уставившись на Ауриану. Сама мысль, что кто-нибудь, не говоря уже о самой Ауриане, мог нуждаться в ней, была нова и непривычна, и все переживания тотчас отступили на второй план. Ауриана поднесла к губам ослабевшей подруги глиняную баклажку с остатками разведенного водой вина, которое ей украдкой, передали знакомые преторианцы.
Наблюдая за судорожно двигавшимся кадыком Сунии, Ауриана мрачно подумала: «Я изголодалась хотя бы по капельке надежды. Если у меня не появится какой-нибудь реально достижимой цели в жизни я погибну».
На рассвете семнадцатого дня ее пребывания в римской тюрьме Ауриана проснулась, почувствовав внутри себя толчок, словно какой-то дух разбудил ее. Она села на соломенной подстилке. Как всегда через высокое узкое окно в камеру вливался косой поток света, но этим утром он казался ей не просто потоком, а золотым пальцем божественного провидения, указывавшим на то, что пришло, наконец, ее время. Она перевела взгляд на Сунию, которая зарылась, свернувшись комочком, поглубже в солому и мирно посапывала во сне, как собачка.
«Она не чувствует ничего. Значит, этот знак свыше подан только мне».
На завтрак принесли чуть теплую ячменную кашу. Наступило время утренней смены караула, и дверь в закуток, где содержались женщины, с лязгом распахнулась.
Вошли две служанки, выглядевшие просто сногсшибательно в разноцветном шикарном одеянии. Судя по их надменному виду можно было подумать, что они прислуживают самой императрице. Одна из них, девушка арабского происхождения, была одета в тунику шафранового цвета. Под блестящими черными глазами можно было заметить легкие, искусно подведенные тени. Другая, эфиопка, одетая во все алое, гордо держала курчавую голову, украшенную стеклянными бусами. В ушах ее висели массивные золотые сережки. Служанки благоухали корицей и гиацинтом. Вслед за ними вошли четыре невольника, которые несли украшенную орнаментом бронзовую шкатулку с бриллиантами, сундук из ливанского кедра, ведро с водой и несколько рулонов ткани.
Ошеломленные пленники наблюдали за всем этим молча и с опаской.
— Нам приказано приготовить и одеть тебя, — обратилась к Ауриане арабская девушка скрипучим голосом. — Если ты будешь сопротивляться, мы приведем на помощь стражу.
— Одеть меня? — тихо проговорила Ауриана. — Для чего?
Обе служанки посмотрели друг на друга, словно сомневаясь, отвечать им на этот вопрос или нет. Затем эфиопка, хитро улыбаясь, сказала:
— Чтобы доставить удовольствие богу.
Низ живота Аурианы внезапно скрутило в тугой узел, вслед за чем наступило тревожное возбуждение. Она поняла, что эти служанки должны были отвести ее к какому-то очень важному лицу, и если Парки все еще благоволят к ней, то этим лицом может оказаться сам Император. Ей и в голову не приходило надеяться на такой счастливый случай. В этом случае она могла осуществить свой давно вынашиваемый замысел отмщения за честь родины и свою собственную.
Суния смотрела на нее с ужасом, как на загнанную лань, которую вот-вот прикончат охотники. Эфиопка открыла верхнюю крышку сундука и стала быстро вынимать оттуда набор терракотовых горшков. Золотые браслеты, нанизанные в изобилии на ее руки, вздрагивали и отбрасывали яркие блики. Арабка проворными пальцами сняла с Аурианы тюремные лохмотья и начала тереть ее пемзой. Затем она взяла один из горшочков и полила тело пленницы гиацинтовым маслом, ловкими круговыми движениями втирая его в кожу. Занимаясь своими делами, служанки весело болтали, но Ауриана не могла разобрать почти ни единого слова. По-латински они говорили с сильным акцентом, то и дело перемежая свою речь выражениями на другом языке.
182 
