Последние отзывы

  71  

«Сегодня молока не было», «Вернусь в 12:30», «Вызвали, вернусь завтра»; среди полустершихся записей женские торсы, бегло нацарапанные мальчишеской рукой; прямо скажем, могло быть хуже, а так – было и кончилось, привет, Минти, привет, старина, выпейте чашечку кофе, каким-то будет новый туристский сезон, поживем – увидим. – Мне нравится твоя шляпка. – Она очень древняя. – Ничего страшного – все кончается, к этому привыкаешь, жизнь – та же азбука Морзе: точка – тире, точка – тире, не знаешь, где остановиться.

– Это уже мой поезд. Если когда-нибудь будешь в Ковентри…

– Вполне возможно.

– Бежим. Вот моя карточка. У нас есть телефон. Нужны крепкие нервы, чтобы не сорваться в эти лихорадочные последние минуты, когда бежишь вдоль вагонов, раздумывать уже некогда, и сейчас все кончится…

– Дальше не ходи.

– Еще немного. Вон твой вагон. – Когда кричит проводник и захлопывает дверь.

– Слушай, Аннет.

– Лу, с вашего позволения.

– Ну конечно – Лу. Прости; у нас еще три минуты. Я все время думаю. Знаешь, ты права насчет работы. Я ее брошу. Несколько дней назад в Салтшебадене… На будущей неделе я вернусь в Англию, Лу. – Не правда.

– Вот увидишь.

– Приятный будет сюрприз.

– Роман?

– Не возражаю. В виде исключения.

– Значит, ровно через неделю в Ковентри. Как мы встретимся? Где-то в самом хвосте длинного поезда призывно махали руками Дэвиджи, но спешить некуда, до отправления две минуты и к тому же только что прибыл английский посланник. Начальник станции церемонно поклонился, подбежал носильщик, и сэр Рональд не спеша направил свои замшевые туфли в сторону книжного киоска; всего два чемоданчика, потянуло домой на пару дней. – Ровно в этот день через неделю.

– Слушай, – заторопилась Лу. – На Хай-стрит есть кафе. Марокканское. Ты его сразу найдешь: это на той же стороне, где Вулворт, только ближе к почте. Ровно через неделю я буду там после обеда. Позвони, если не сможешь.

– Я приду, – сказал Энтони.

– Я буду во втором зале.

На виду у беспокоящихся Дэвиджей они не решились поцеловаться, ограничились рукопожатием, и, чувствуя, как в его руке похрустывают суставы ее пальцев, Энтони подумал: «Да, это роман». Она побежала в конец поезда; он чувствовал себя усталым и опустошенным, словно она унесла с собой свою половину воспоминаний – завтрак, обед, постель в квартире Минти. Сэр Рональд водворился в своем первом классе, развернул «Таймс» и, набирая скорость, мимо Энтони, сверкая стеклами и ослепляя электричеством, побежали вагоны, словно батальон чистеньких щеголеватых новобранцев, и он, старый сверхсрочник, едва успел козырнуть им в ответ. Он отправился искать Минти. Надо с кем-то отвести душу.

Минти переливал кофе из чашки в блюдце и из блюдца обратно в чашку.

Мимо спешили прохожие.

– Я бросаю свою работу, – сказал Энтони. – Возвращаюсь в Англию, в Ковентри.

– Работой не бросаются, – сказал Минти.

– Что-нибудь подвернется. – Но не чувствовал он в себе былой уверенности: ведь если раньше не приходилось голодать и подолгу сидеть без денег, то лишь потому, что всегда была возможность заняться пылесосами. – Везет вам, – сказал Минти.

– Это вам везет. У вас регулярное пособие, – но, если честно, он, конечно, не завидовал Минти. Посмотришь, как спешат по своим делам шведы, как перед очередным поездом оживает привокзальная площадь, и становится ясно, что оба мы одним миром мазаны: в чужой стране, среди чужих людей – бродяги, отбывающие свой исправительный срок в Шанхае, Адене, Сингапуре, накипь в яростном котле жизни. Пожалуй, только в одном отношении можно позавидовать Минти: что он нашел свою мусорную свалку и успокоился. У них не было надежного положения, а бороться за него их не научили. Им недоставало энергии, оптимизма, чтобы верить в добрые отношения, взаимопомощь и облагораживающий труд, да и будь у них эта вера – что бы они с ней делали, ведь уже не юноши? Их ни на что не хватало, им было хорошо только в своей компании в клубах, в чужих столицах, в пансионах, на обедах выпускников, где вместо недоступного вина они упивались мимолетней верой в нечто высшее: отечество, король, «к стенке вшивых большевиков», окопное братство – «мой бывший ординарец». – «Погодите, мне знакомо ваше лицо. Вы не были у Ипра в пятнадцатом?»

– А почему вы бросаете свою работу? – спросил Минти. Потому что я не мальчик, чтобы верить в справедливость, подумал он, и еще не старик, чтобы носиться с отечеством, королем и окопным братством. Вслух он сказал:

  71