– Слава богу.
– Ну, если не Бога, то КГБ вы, безусловно, можете за это поблагодарить. Не будем догматиками – они, скорее всего, действовали сообща. Я полагаю, рано или поздно Морис предложит вам присоединиться к нему.
– И я к нему поеду.
– С мальчиком?
– Конечно.
Доктор Персивал снова опустил вилку в горшочек с жарким. Он явно был из тех, кому пища доставляет удовольствие. А Сара стала менее осмотрительной, узнав – к своему великому облегчению, – что Морис в безопасности. Она сказала:
– Вы не можете меня задержать.
– О, не будьте так в этом уверены. У нас, знаете ли, есть на вас целое дело. В Южной Африке вы очень дружили с неким мужчиной по имени Карсон. Коммунистическим агентом.
– Конечно, я с ним дружила. Я ведь помогала Морису – для вашей же службы, хотя и не знала этого тогда. Морис говорил мне, что ему это нужно для книги об апартеиде, которую он пишет.
– А Морис, наверное, и тогда уже помогал Карсону. И Морис сейчас в Москве. Это, конечно, строго говоря, не наше дело, но Пятое управление вполне может счесть нужным начать по вашему поводу следствие – покопать поглубже. Если позволите старому человеку дать вам совет, – старому человеку, который был другом Мориса…
Перед мысленным взором Сары возникла неуклюжая фигура человека в мешковатом пальто, игравшего в прятки с Сэмом среди по-зимнему голых деревьев.
– И Дэвиса тоже, – сказала она, – вы ведь были и другом Дэвиса, верно?
Доктор Персивал не донес до рта ложку с соусом.
– Да. Бедняга Дэвис. Такая печальная смерть, и ведь он был еще совсем молодой.
– Я не пью портвейна, – сказала Сара.
– Милая моя девочка, что вы так перепрыгиваете с одного на другое? Давайте подождем и не будем решать насчет портвейна, пока не доберемся до сыра: у них тут превосходный «уэнслидейл». Я только хотел сказать: пожалуйста, будьте разумны. Живите спокойно здесь, с вашей свекровью и вашим сыном…
– И сыном Мориса.
– Возможно.
– Что значит – возможно?
– Вы же встречались с этим человеком – Корнелиусом Мюллером из БОСС, такой несимпатичный тип. А имечко! Так вот, у него такое впечатление, что настоящий отец… дорогая моя, вы уж извините меня за то, что я выскажусь напрямик… Я не хочу, чтобы вы совершили ту же ошибку, какую совершил Морис…
– Вы говорите не очень-то напрямик.
– Так вот, Мюллер считает, что отец ребенка – из ваших.
– О, я знаю, кого он имеет в виду… Даже если бы это была правда, тот человек мертв.
– Он не мертв.
– Конечно же мертв. Его убили во время бунта.
– А вы видели его тело?
– Нет, но…
– А Мюллер утверждает, что он благополучно сидит под замком. Осужден пожизненно – так говорит Мюллер.
– Я этому не верю.
– Мюллер утверждает, этот человек готов предъявить свои отцовские права.
– Мюллер лжет.
– Да, да. Вполне возможно. Не исключено, что это подставная фигура. Сам я еще не занимался законной стороной дела, но сомневаюсь, чтобы этот человек сумел что-либо доказать в наших судах. Ребенок записан в вашем паспорте?
– Нет.
– У него есть собственный паспорт?
– Нет.
– В таком случае вам придется просить о выдаче ему паспорта, чтобы вывезти его из страны. А это значит пройти через уйму бюрократических препон. Люди, выдающие паспорта, могут быть иногда очень, очень медлительны.
– Какие же вы мерзавцы. Вы убили Карсона. Вы убили Дэвиса. А теперь…
– Карсон умер от воспаления легких. А бедняга Дэвис – у него был цирроз.
– Это Мюллер говорит, что он умер от воспаления легких. А вы говорите, что у Дэвиса был цирроз, теперь же вы угрожаете мне и Сэму.
– Не угрожаю, дорогая моя, а советую.
– Ваши советы…
Ей пришлось умолкнуть. Подошел официант, чтобы убрать тарелки. У доктора Персивала тарелка была почти чистая, на тарелке же Сары так и осталась большая часть еды.
– Как насчет старинного английского яблочного пирога с гвоздикой и по кусочку сыра? – спросил доктор Персивал, пригнувшись к ней с видом соблазнителя и произнеся это тихо, точно он называл цену за определенные услуги.
– Нет. Ничего. Я больше есть не хочу.
– Ах, боже мой, в таком случае – счет, – разочарованным тоном сказал доктор Персивал официанту и, когда официант ушел, с укоризной добавил, обращаясь к Саре: – Миссис Кэсл, не надо сердиться. Во всем этом нет ничего личного. А если будете сердиться, наверняка примете неверное решение. Все дело веди в том, в каком ты ящичке, – начал было он философствовать и оборвал сам себя, словно найдя эту метафору в данном случае неприемлемой.