– Это была, по всей вероятности, его дочь.
– В нашем заведении используют ведь и дочерей, верно? До чего же идиотская у нас профессия. Никому нельзя доверять. Я не доверяю теперь даже Синтии. Вот она перестилает мне постель, а сама бог знает чего там ищет. Найдет же она только вчерашние хлебные крошки. Они еще и их подвергнут анализу. Ведь в крошке может быть запрятана микрофишка.
– Я не могу больше у тебя сидеть. Почта из Заира пришла.
Дэвис поставил на стол стакан.
– Черт знает что – даже у виски вкус стал другой, с тех пор как Персивал напичкал меня этими мыслями. А как вы думаете, есть у меня цирроз?
– Нет. Просто не перегружайся какое-то время.
– Это легче сказать, чем сделать.
Когда мне все осточертевает, я пью. Вам вот повезло – у вас есть Сара. Кстати, как Сэм?
– Он без конца спрашивает про тебя. Говорит, никто не умеет так играть в прятки, как ты.
– Славный маленький паршивец. Хотелось бы и мне иметь такого паршивца – только от Синтии. Надежды, надежды!
– Климат в Лоренсу-Маркише не очень подходящий…
– О, говорят, вполне о'кей для детишек до шести лет.
– Что ж, Синтия, пожалуй, начинает сдаваться. В конце концов, ведь это она перестилает тебе постель.
– Да, заботиться она, я думаю, будет обо мне как мать, но она из тех девчонок, которые все время хотят кем-то восхищаться. Ей бы кого посерьезнее – вроде вас. А моя беда в том, что в делах серьезных я не умею вести себя по-серьезному. Как-то стесняюсь. Вот вы можете себе представить, чтобы кто-то стал восхищаться мной?
– Сэм же восхищается.
– Сомневаюсь, чтобы Синтии нравилось играть в прятки.
В эту минуту в комнату вошла Синтия. И сказала:
– Все твои простыни были сбиты в кучу. Когда тебе в последний раз перестилали постель?
– Уборщица приходит к нам по понедельникам и пятницам, а сегодня – четверг.
– Почему ты сам ее не перестелишь?
– Ну, я натягиваю на себя одеяло, когда ложусь, – больше мне ничего и не надо.
– А эти типы из окружающей среды? Куда они смотрят?
– О, они натасканы не замечать загрязнения, пока их официально об этом не известят.
Дэвис проводил обоих до дверей. Синтия сказала:
– До завтра. – И пошла вниз по лестнице. А через плечо добавила, что ей нужно сделать еще уйму покупок.
– «Зачем ее взгляд так долог был, Коль она не хотела, чтоб я полюбил…» – процитировал Дэвис.
Кэсл был поражен. Вот уж никак он не ожидал, что Дэвис читал Браунинга [Браунинг Роберт (1812-1889) – английский поэт] – разве что в школе.
– Ну, – сказал он, – я пошел назад, к почте из Заира.
– Извините, Кэсл. Я знаю, как вас раздражает необходимость возиться с этой почтой. Но я не сачкую, правда нет. И дело не в перепое. У меня ноги и руки стали точно из желе.
– Залезай-ка обратно в постель.
– Думаю, так я и поступлю. Сегодня Сэм едва ли получил бы удовольствие от игры со мной в прятки, – добавил Дэвис вслед уходящему Кэслу, перегнувшись через перила. Кэсл уже дошел до самого низа, когда Дэвис окликнул его: – Кэсл!
– Да? – Кэсл посмотрел вверх.
– Вы не думаете, что это может явиться препятствием?
– Препятствием?
– Я бы стал другим человеком, если бы меня послали в Лоренсу-Маркиш.
– Я сделал все, что мог. Разговаривал с шефом.
– Вы славный малый, Кэсл. Чем бы это ни обернулось, – спасибо.
– Ложись в постель и отдыхай.
– Думаю, так я и поступлю.
Но он продолжал стоять и смотреть вниз, пока Кэсл не вышел из дома.
7
Кэсл и Дэйнтри прибыли в Бюро регистрации последними и заняли места в мрачной комнате с коричневыми стенами, в последнем ряду. Четыре ряда пустых стульев отделяли их от остальных приглашенных, которых было около десяти; они, словно в церкви, разделились на два противостоящих клана, и каждый клан с критическим интересом и известной долей презрения разглядывал другой. Только шампанское способно будет, пожалуй, привести их к перемирию.
– Это, я полагаю, Колин, – сказал полковник Дэйнтри, указывая на молодого человека, который подошел к его дочери, стоявшей у стола регистратора. И добавил: – Я даже не знаю его фамилии.
– А кто та женщина с платком? Она, видимо, чем-то расстроена.
– Это моя жена, – сказал полковник Дэйнтри. – Надеюсь, нам удастся сбежать до того, как она нас заметит.
– Этого нельзя делать. Ведь ваша дочь тогда и знать не будет, что вы тут были.
Регистратор начал говорить. Кто-то произнес: «Ш-ш-ш», точно в театре, когда подняли занавес.