Последние отзывы

  94  

– Я подумал, если придет полиция… В нем всего одна пуля.

– Советчиком было отчаяние, сэр?

– Я еще не решил, воспользуюсь ли я им.

– Я бы предпочел, чтобы вы отдали его мне, сэр. Если нас остановят, у меня хоть есть разрешение на ношение оружия: магазины ведь нынче грабят. Как его зовут, сэр? Я имею в виду пса.

– Буллер.

– Иди сюда, Буллер, иди сюда. Вот умница. – Буллер положил морду на колено мистера Холлидея. – Умница, Буллер. Умница. Ты же не хочешь, верно, устроить неприятность такому хорошему хозяину. – Буллер помахал обрубком хвоста. – Они, похоже, понимают, когда их любят, – заметил мистер Холлидей. Он почесал Буллеру за ушами, и Буллер всем видом показал, что благодарен за это. – А теперь, сэр, если не возражаете, дайте-ка мне револьвер… Ах, ты, значит, убиваешь кошек… Ах, паршивец…

– Выстрел услышат, – сказал Кэсл. – А мы прогуляемся в погреб. Один выстрел – никто и внимания не обратит. Подумают, это выхлопные газы.

– Он с вами не пойдет.

– Посмотрим. Пошли. Буллер, мальчик мой. Пошли гулять, гулять, Буллер.

– Вот видите. Не идет.

– Пора нам двигаться, сэр. Придется вам спуститься со мной. Я-то хотел вас от этого избавить.

– Можете не избавлять.

Кэсл пошел впереди, показывая путь в погреб. Буллер следовал за ним, а мистер Холлидей завершал шествие.

– Я бы не зажигал света, сэр, а то сначала выстрел, потом гаснет свет. Вот это уже может вызвать любопытство.

Кэсл закрыл окно, где некогда был сброс для угля.

– А теперь, сэр, если вы дадите мне револьвер…

– Нет, я сам.

Он вынул револьвер и нацелил его на Буллера, а Буллер, решив поиграть и, по всей вероятности, приняв дуло за резиновую кость, вцепился в него зубами и потянул. Кэсл дважды нажал на спусковой крючок, зная, что в барабане всего одна пуля. Его затошнило.

– Я выпью еще виски, – сказал он, – прежде чем мы двинемся.

– Вы это заслужили, сэр. Странно, до чего привыкаешь к тупому животному. Вот моя кошка…

– Я не любил Буллера. Просто… видите ли, просто я никогда еще ничего живого не убивал.

– Трудно ехать в такой дождь, – заметил мистер Холлидей, нарушая долгое молчание. Смерть Буллера сковала им язык.

– Куда мы едем? В Хитроу? К этому времени паспортный контроль будет уже начеку.

– Я везу вас в отель. Откройте отделение для перчаток, сэр, вы там найдете ключ. Комната четыреста двадцать три. Вам надо только сразу сесть в лифт и подняться. К портье не подходите. Ждите в номере, пока за вами не придут.

– А если горничная…

– Повесьте на дверь бирку с надписью «Не тревожить».

– А потом…

– Этого я не знаю, сэр. Таковы инструкции, которые я получил.

Как воспримет весть о смерти Буллера Сэм, подумал Кэсл. Он знал, что Сэм никогда ему этого не простит. Он спросил:

– А как вы во все это ввязались?

– Я не ввязывался, сэр. Я с юности член партии – втихомолку, если можно так сказать. В семнадцать лет я пошел в армию – добровольцем. Прибавил себе лет. Думал, меня пошлют во Францию, а оказалось – в Архангельск. Четыре года пробыл в плену. Многое я видел и многое узнал за эти четыре года.

– И как там с вами обращались?

– Нелегко было, но в юности многое можно вынести, и потом, всегда был кто-то, кто относился по-дружески. Я научился немного по-русски – во всяком случае, мог служить переводчиком, и они давали мне книжки читать, когда не могли дать еды.

– Книжки коммунистического толка?

– Конечно, сэр. Миссионер ведь дает Библию, верно?

– Значит, вы из тех, кто верит.

– Жизнь у меня всегда была одинокая, должен признать. Понимаете, я ведь не мог ходить на митинги или участвовать в маршах. Даже мой мальчик ничего не знает. Меня используют для разных мелких дел – вроде вашего, сэр. Я не раз вынимал ваши донесения из тайника. О, это был счастливый для меня день, когда вы заходили в мой магазин. Я чувствовал себя менее одиноким.

– И вы никогда не колебались, Холлидей? Я хочу сказать – Сталин, Венгрия, Чехословакия?

– Я достаточно повидал всего в России, когда был молод, да и в Англии в пору депрессии, когда вернулся домой, так что получил инъекцию, которая застраховала меня от подобных мелочей.

– Мелочей?

– Извините меня, сэр, но совесть у нас пробуждается по выбору. Я бы мог назвать вам Гамбург, Дрезден, Хиросиму. Они ведь не поколебали вашей веры в так называемую «демократию»? Наверное, все-таки поколебали, иначе вы бы не были со мной сейчас.

  94