38 
Прошлой ночью Нэш взял руки Лорелей в свои и показал все тайны, что хранило его собственное тело. Тут и там скрывались давние порезы и царапины, шрамы давних лет. Некоторые почти невозможно было заметить, пока их не касались кончики пальцев. Нэш вел ее руку вдоль своей спины и бедра, и там Лорелей почувствовала впадину, довольно серьезное ранение после аварии на гонках в Италии. Его история звучала почти безучастно, буднично: резкий поворот, перевернувшаяся вверх тормашками машина — и ранение.
Тогда на пляже позади ресторана Лорелей спросила Нэша о прошлом. Вместо ответа он задел ее за живое, упомянув Реймонда. В постели он снова уклонился от ответа. Он показал шрамы на теле, но суть его боли осталась для Лорелей загадкой. Всегда ли он был таким с женщинами? Стремился узнавать все их секреты, но хранил свои тайны? Затем Лорелей осознала, что не желает думать о других женщинах. Ее не волновало прошлое Нэша. Она жила моментом, наслаждалась настоящим. Опасалась думать о том, что будет дальше.
— Бабушка никогда не разрешала мне покупать мороженое, когда я была маленькая, — призналась Лорелей, доедая хрустящий рожок. — Она утверждала, что его следует есть только из вазочки и только за столом. Желательно, чтобы в этот момент локти не касались стола.
— Ну и ведьма…
— Ну уж нет. Она всегда была доброй, просто по-своему. Она воспитывала меня. Правда, когда мне исполнилось тринадцать, меня отправили в частную школу, но я всегда проводила летние каникулы с ней. Она сделала мое воспитание целью своей жизни.
— Неужели ты была настолько неуправляема?
— Манеры, знаешь ли. Ты не представляешь, какой я была дикаркой. — Она отряхнула ворот своей просторной светлой блузки.
Нэш улыбнулся.
— В общем, как видишь, я до сих пор не особенно отличаюсь манерами. — Она смеялась, прикрыв рот рукой. — Мне пришлось научиться вести себя на людях. Бабушка была достаточно известна. В свое время сам Сесил Битон фотографировал ее фотографии. Она была неописуемо красива.
— Теперь понятно, от кого ты взяла лучшее. — Его насыщенно-синие глаза внимательно рассматривали ее.
Лорелей лишь повела плечами:
— Красота не вечна. Она всегда хотела что-то создавать, но лучше всего ей удавалось управлять талантом других. Художники, писатели, музыканты стремились под ее крыло. Когда не стало ее третьего мужа, бабушка получила большое наследство и организовала галерею и фонд, чьей миссией стало собирание средств на различные цели. После несчастного случая, положившего конец моей карьере как подающей большие надежды наезднице, бабушка вложила в мое существование новый смысл. Так она ввела меня в комиссию фонда, где я до сих пор борюсь за ее идеалы.
— Достойная замена?
— Да, иногда я чувствую, что это так. Однако тяжело отделять работу в фонде от личной жизни.
Лорелей осеклась, она хотела прекратить этот разговор. Она не могла забыть слова Нэша, сказанные в Монако.
— Да и, кстати, насчет вчерашнего, Нэш. Я не смешиваю работу и личную жизнь.
— Да… Прости меня, я вышел из себя. — На его лице отражалось искреннее сожаление, это польстило ее уязвленному самолюбию.
— Ты просишь прощения? — удивилась она.
Лорелей хотелось, чтобы Нэш понимал ее и одобрял ее решения. Она была готова к любой критике с его стороны.
Прошлая ночь многое изменила.
— Я лишь хотел понять, как ты жила все это время. Я… — Нэш прервался, понимая, насколько глубоко заведет его подобное откровение.
Лорелей подняла руку, показывая, что ей все ясно.
— В любом случае, я принимаю твои извинения.
Он смотрел ей прямо в глаза.
— Я ревновал. — Нэш старался придать своему голосу оттенок равнодушия.
Ее сердце учащенно забилось.
— О, неужели…
— Одна мысль о том, что рядом с тобой когда-то был другой мужчина, убивает меня.
Он говорил это так неохотно, словно к его виску приставили пистолет. Все это время он не сводил с нее взгляд. Лорелей была поражена. Она молчала.
— Лорелей, тебе нечего сказать?
— Просто не думай об этом. Все в прошлом.
— Не совсем то, на что я рассчитывал, но все же лучше, чем ничего. — Теплота не покидала его взгляд.
Лорелей провела рукой по волосам Нэша:
— Это действительно приятно слышать. Во время судебных разбирательств по делу Реймонда в газетах обо мне писали множество неприятных вещей. Журналисты старались накопать как можно больше грязи, таковы их методы.
38 
