96 
Пруденс сообразила, что уже пробило пять и у нее пальцы в чернилах. Она пошла вымыть руки, но, конечно, чернильные пятна остались. И прежде чем присоединиться к Кейту, она натянула перчатки.
— Ну, так расскажи мне свою радостную историю, — предложил он, когда они спускались по лестнице.
— Все это чепуха. Чем ты занимался?
— Не чепухой, но большая часть дел кажется бессмысленной.
— Тогда почему ты должен это делать?
— Потому что иначе структура общества рассыплется в прах. Во всяком случае, так мне сказали. Многое в жизни бессмысленно, если взглянуть правде в лицо. Ты так не думаешь?
Когда они приблизились к распахнутым на террасу стеклянным дверям, Кейт спросил:
— Например, почему мы носим одежду, когда жарко?
— Из приличия.
— Тогда почему мы надеваем нечто вычурное, а не самое простое? Тога была бы разумнее. Возможно, мне следует внести законопроект.
— И тогда портные будут гоняться за тобой с ножницами.
— Правда? — рассмеялся Кейт. — Английский портной срезает платье с дамы, одетой во французский наряд? Суд его оправдает.
— Вот и отлично. Людям нужна работа.
— Странно, что окончание войны принесло тяжелые времена.
— Сейчас не время для мрачных мыслей, — сказала Пруденс, когда они спустились по невысоким ступенькам на лужайку. — Я расскажу о триумфах Честности, победительницы демонов.
Пруденс развлекала Кейта, пока они гуляли по лужайкам и садам, ошеломляющим своим совершенством. Ей понравилось бы чуть больше естественности и чуть меньше искусственности, но она промолчала.
— О, качели! — сказал Кейт.
Пруденс увидела доску, висевшую на веревках, привязанных к суку великолепного бука в центре лужайки.
— Давай я тебя покачаю, — предложил Кейт.
— Меня?
— Боишься?
— Да.
— Доверься мне.
После этих слов у Пруденс не осталось выбора. Она неловко уселась на доску и ухватилась за веревки. Кейт мягко качнул ее, и качели задвигались.
— Это довольно приятно, — улыбнулась Пруденс. — Наверное, немного похоже на ощущение полета.
Кейт толкнул качели сильнее.
— Ты можешь взлететь выше.
Пруденс тревожно пискнула, потом рассмеялась, чувствуя себя свободной и от давящего душу груза, и от земли. Когда Кейт качнул ее еще выше, она взглянула на великолепное дерево и видневшееся сквозь его ветви небо, задавшись вопросом, каково быть птицей, свободной отправиться куда угодно, не тревожась о стертых ногах и плохих дорогах. Отправиться только в перьях, как создала природа, свободной от одежды. Качнувшись вниз, Пруденс задрыгала ногами и увидела, что Кейт улыбается. Должно быть, у него был хороший обзор.
— Ах, ты плут! — воскликнула Пруденс.
— Искусительница! — ответил он, и оба рассмеялись.
Пруденс надеялась, что Кейт не покривил душой, поскольку сам он искушал ее до безумия.
Пруденс качалась на качелях, веселая и счастливая. Да, это счастье, безграничное счастье, она не помнила, чтобы такое бывало с ней прежде.
Пруденс взглянула на дом, такой чудесный в своих пропорциях и согретый солнцем. А потом увидела в окне верхнего этажа темную фигуру, наблюдавшую за ними. Пруденс знала, что это Артемис. И знала, что это качели Артемис, на которых ее муж так недавно ее качал.
Когда Кейт снова хотел качнуть ее, Пруденс сказала:
— Для начала достаточно.
Кейт подхватил ее и притянул поцеловать, но Пруденс не могла целиком наслаждаться этим, зная, что Артемис смотрит на них, опаленная горечью утраты.
Кейт ничего не сказал о ее настроении, но Пруденс знала, что ой заметил перемену.
— Когда Артемис уедет? — вырвалось у нее.
Кейт посмотрел на нее с удивлением и, возможно, с разочарованием.
— Я обещал ей, что она может оставаться здесь сколько пожелает.
Пруденс отвела взгляд, пряча свою реакцию, у нее упало сердце.
— Просто я чувствую, как она несчастна. Теперь здесь я, ты женился, должно быть, это растравило ее раны.
— И все равно Кейнингз был ее домом десять лет. Ее дочери не знают другого дома. И если ей здесь комфортно, пусть остается.
Кейт разочаровался в ней, а она не может объясниться. Скоро Артемис мимоходом намекнет, что невестка ее избегает, и этого Пруденс тоже не сможет объяснить. Если она скажет Кейту правду, он ей не поверит. Если он спросит Артемис, та будет все отрицать. Пруденс могла лишь надеяться, что Артемис либо скоро уедет, либо покажет свое истинное лицо.
96 
