Адамберг был с ним совершенно не согласен и внимательно следил за своей территорией, позволяя взгляду плыть как сеть под волнами. Но на этот раз все шло несколько по-иному. Он плыл не так хорошо. Не было ни расследования, ни преступления. И ради простого письма, в котором его обозвали дурнем, он расстроился и занервничал. Именно по этой причине, считал он, этот тип с самого начала получил преимущество.
Напротив, отсутствие писем ничуть не возбудило в Дангларе ни малейшего интереса к приходу курьера. А вот присутствие Васко да Гама, всегда располагавшегося на своей скамье, с каждым днем раздражало его все больше. Каждый вечер Васко уносил лакея, на котором в настоящее время помимо старого пиджака висели почти в пару ему брюки.
Прибытие Васко вчера утром с торшером просто уничтожило Данглара. Этот торшер высотой с человека имел покрытую ржавчиной стойку и темно-зеленый металлический абажур. Из окна коридора Данглар видел, как Васко сделал ему знак рукой, разложил на скамье коробку с галетами и пакет с фисташками и поставил торшер напротив лакея, как будто для того, чтобы свет падал удобнее для чтения. Васко обращался со своим барахлом с нежностью, которой то не заслуживало. Он отступил на несколько шагов, чтобы оценить вид своего нового салона, разложил пластиковые пакеты на земле, поровней расставил какой-то мусор, который достал из карманов и скрупулезно просмотрел, и приготовился читать. Приклеившийся к стеклу Данглар разрывался между подавляемым желанием задержать старика за бродяжничество и нарушение общественного порядка и стремлением пойти и усесться рядом на скамью на солнышке и под этим торшером, который не работал. Он слышал как подошел Адамберг. Комиссар встал рядом и прижал лоб к стеклу.
— Он сказал, что приобрел кое-что из обстановки, — заметил Адамберг.
— Надо убрать отсюда этого старого сумасшедшего. Он меня раздражает. Я из-за него нервничаю.
— Не сейчас. Возможно, он не безумен.
— Уже говорили с ним? Вам не показалось, что он съехал с катушек?
— У каждого свой крест, как он утверждает. Когда он принес лакея?
— Сегодня будет шестнадцать дней.
— И потом пришло письмо.
Данглар посмотрел на него, не понимая.
— И что из этого?
— Ничего. Вижу, что вчера он принес торшер.
— И?
— А сегодня пришло письмо.
Данглар недоверчиво посмотрел на Адамберга и пожал плечами.
— Торшер не имеет ничего общего с письмом.
— Конечно, — согласился Адамберг. — Это просто совпадение, но мы не можем его игнорировать.
— Если постараться, можем.
— Ладно. Но прочтите письмо, Данглар.
Письмо и конверт уже были помещены в пластиковый пакет. Буквы оказались наклеены так же тщательно, как в предыдущем письме.
20 июля
Месье Комиссар,
Ждали новостей от меня? Да, конечно. Вот еще волосок, который я бросаю вам. Как полицейский, вы дурак. Вы не можете меня взять. Вы меня не беспокоите. Для меня вы уже проигравший.
Спасение и свобода
X
— Смесь грубости и чванства, — прокомментировал Данглар.
— Этому типу необходимо поговорить, вот он и продлевает вексель. Пишет маленькими буквами, которые необходимо приклеивать. Он терпелив и методичен. В конце буквы стоят так же ровно, как в начале. Без сомнения, он говорит правду. Он, должно быть, колебался, прежде чем написать снова, отпустить сцепление. Он должен был взвесить за и против, выбрать между риском и желанием. Конверт помялся, он находился в кармане. Либо этот тип размышляет прежде чем перейти к делу, либо он едет в Париж, чтобы опустить письмо. Оно ушло из другого почтового отделения. Он поменял почтовый ящик.
— Вы верите в преступление?
— Не знаю. Мне кажется, что да.
— Мы не знаем ни где, ни когда, ни кого.
— Я понимаю, Данглар. Мы не собираемся переворошить всю Францию. Мы беспомощны. Если только не придерживаться некой исходной точки.
— В письме?
— На улице. Исходная точка, которая смотрит на нас уже полтора месяца со скамьи напротив.
Данглар тяжело сел, опустив плечи.
— Нет, — выдохнул он.
— Именно так, старина. Так случилось, что этот тип оказался там. Обе вещи связаны.
— Это притянуто за уши, — грубо пробормотал Данглар. — С начала лета это — единственные значительные события. Но то, что они произошли, не значит, что они связаны. Черт возьми, нельзя же смешивать все!