– Суешь нос в чужие дела? – осведомился Николас с кровати. Даглесс подскочила от неожиданности, но тут же опомнилась, подошла к нему и пощупала лоб.
– Как ты себя чувствуешь?
– Все бы ничего, если бы не женщина, бесцеремонно роющаяся в моих вещах, – оскорбленным тоном буркнул Николас. Совсем как мальчишка, чья мать открыла его тайны.
– Ты показывал это кому-нибудь, кроме меня? – спросила она, поднимая рисунок.
– Я и тебе это не показывал, – отрезал Николас и попытался схватить бумагу. Но не тут-то было. Даглесс успела отскочить, у него недостало сил с ней сражаться. Поэтому он бессильно опустился на подушки.
Даглесс отложила рисунок.
– Голоден? – спросила она и, налив суп в серебряную миску из стоявшего на очаге котелка, села рядом и принялась его кормить. Сначала он протестовал, уверяя, что вполне может поесть сам, но потом, как все мужчины, быстро свыкся с тем, что за ним ухаживают.
– Ты долго просматривала рисунки? – спросил он, жуя.
– Нет. Только и успела развернуть один. Когда собираешься начать строительство?
– Это просто глупое увлечение. Кит…
Он замолчал и улыбнулся.
Даглесс угадала, о чем думает Николас. Сегодня он едва не потерял брата.
– Кит здоров? – пробормотал он.
– Абсолютно. Куда здоровее тебя. Он не потерял столько крови, что ею можно наполнить то озеро, откуда его извлекли.
Когда она вытирала его губы салфеткой, он поймал ее руку и поцеловал кончики пальцев.
– Если я не умру, как и мой брат, буду обязан тебе жизнью. Чем я могут тебе отплатить?
«Любовью, – едва не выпалила Даглесс. – Влюбись в меня, как в первый раз, смотри на меня глазами любви, и в этом случае я готова навсегда остаться в шестнадцатом веке. Откажусь от машин, настоящих ванных комнат, если ты снова полюбишь меня».
– Мне ничего не нужно, – ответила она вслух. – Я хочу лишь, чтобы вы оба были здоровы и все кончилось хорошо.
Она поставила пустую миску на стол.
– Тебе следует больше спать. Рана лучше заживает во сне.
– Я уже выспался. Останься и развлеки меня.
Даглесс поморщилась:
– У меня закончились все развлечения. Нет той игры, в которую я бы не сыграла, или песни, которую не вытащила из памяти. Боюсь, что мои запасы истощились.
Николас улыбнулся ей. Иногда он не понимал ее слов, но почти всегда улавливал смысл.
– Почему бы тебе не развлечь меня? – заметила она, поднимая рисунок. – Расскажи мне об этом.
– Нет, – поспешно отказался он. – Убери!
Он стал подниматься, но Даглесс толкнула его назад, на подушки.
– Николас, осторожно, швы лопнут! Не делай резких движений! И перестань сверлить меня глазами! Я все знаю о твоей любви к архитектуре. Когда ты явился ко мне в будущее, постройка Торнуик-Касл уже началась.
Она едва не рассмеялась при виде его растерянной физиономии.
– Откуда ты знаешь, что я предназначал это для Торнуик-Касл?
– Говорю же, ты сам мне все рассказал. Прошло уже четыре года, но ты успел построить почти половину. Только замок не был завершен, потому что ты… тебя…
– Казнили, – докончил Николас, впервые приняв ее слова всерьез. – Прошу, расскажи мне все!
– С самого начала? Но это займет много времени.
– Теперь, когда Кит в безопасности, время у нас есть.
«До тех пор, пока Леттис не завладеет тобой», – подумала Даглесс.
– Я сидела в ашбертонской церкви и плакала, и…
– Почему ты плакала? Почему оказалась в Ашбертоне? И ты не можешь рассказывать такую длинную историю стоя. Нет, не сюда. Садись здесь. – Он похлопал по краю кровати.
– Николас, мне нельзя быть в одной постели с тобой.
При мысли о том, что он так близко, сердце забилось сильнее.
– Знаешь, – улыбнулся он, открыв глаза, – я видел… тебя во сне. Ты находилась в чем-то вроде белого ящика, но сверху лилась вода, и ты была совсем голая.
Он оглядел ее сверху вниз, словно плотная парча халата была совсем прозрачной.
– Не верится, что ты всегда стеснялась меня.
– Не всегда, – хрипло призналась она, вспомнив, как они вместе мылись в душевой кабинке, «белом ящике» его сна. – Была ночь, когда мы не стеснялись друг друга. И на следующее утро тебя у меня отняли. И теперь я боюсь, что стоит прикоснуться к тебе, как меня вернут в мое время. А пока я не могу уйти. Мне нужно многое еще сделать.
– Многое? Ты знаешь, кто еще умрет? Моя мать? Или Кит по-прежнему в опасности? – встревожился он.
Она нежно улыбнулась. Ее Николас. Ее чудесный Николас, который всегда думает сначала о других и только потом – о себе.