40 
– На работе.
– Ах, да, конечно. Ты же получил место в газете. Она писала мне, как она рада, что ты не болтаешься весь день без дела. Ей нравилось ждать тебя домой вечером.
До той минуты мне ни разу не приходило в голову, насколько мы оба обманывали его. Совместными усилиями мы вырыли яму, более глубокую, чем любая могила, и запрятали в нее правду. Но была правда, которую рано или поздно придется откопать, – правда о смерти Лайзы. Не может же она до бесконечности не отвечать на его письма. Я выпил, но виски не помогло мне решить эту задачу.
Капитан налил себе вторую порцию виски.
– Чай я больше не пью, – сказал он, – да я никогда его и не любил. Чай для меня связан с одним-единственным местом на свете – ее домом. – Думается, он пытался таким путем разрядить напряжение, которое возникло между нами и которое он, по всей вероятности, объяснял различием наших тревог, а может быть, даже и изменением нашего статуса по отношению друг к другу. Не было больше взрослого мужчины и мальчика – он стал стариком, а я перестал быть маленьким мальчиком. Он спросил: – Что ты думаешь об этом Квигли?
– Я не сумел его раскусить. Да и непонятно мне, почему вы именно его попросили встретить меня.
– Пабло ведь почти не говорит по-английски, а твой испанский я считал… ну, словом, мы тоща недалеко ушли в его изучении, правда? А Квигли мог по крайней мере немного объяснить тебе, что к чему.
– Он ничего мне не объяснил.
– Я имел в виду – про отель, этот номер, про счет, на который следует все записывать, и что надо есть в этом дикарском городе. Сам я не мог тебя встретить. У меня было важное дело. Я им там требовался.
– Кому – полиции? – спросил я с единственным намерением пролить свет на непонятное прошлое, которое я и Лайза делили с ним.
– О нет, теперь у меня осложнения не с полицией.
– Но осложнения все-таки есть?
– Они всегда есть. И я не боюсь осложнений. Жизнь ничего бы не стоила без них. Теперь, когда я вернулся, тебе, к сожалению, придется спать на диване.
– Я же привык к дивану в Кэмден-Тауне. И тот был не такой удобный.
– Надеюсь, на этот раз у тебя есть пижама.
Я был рад, что и он вернулся мыслью к тому далекому прошлому, о котором я писал. В этом прошлом не было ловушек, которые надо обходить, и каждый из нас мог свободно говорить с другим.
– Слава богу, она не оранжевая, – сказал я.
– В ту первую ночь тебе пришлось примириться с оранжевой.
– Как только в доме все затихло, я стянул пижаму и лег голышом.
– А ее, наверно, смял как следует, чтобы Лайза не заметила.
– Даже основательно порвал. Чтобы после стирки не пришлось снова надевать.
– Да, я помню, Лайза очень рассердилась, потому что мне пришлось покупать другую пижаму. Значит, не я один жил двойной жизнью – ты начал так жить еще раньше, чем я.
– Но вы и продолжаете так жить, – сказал я. – Чем вы все-таки занимаетесь?
– Я не уверен, что тебе небезопасно знать об этом.
– Небезопасно?
– Для нас обоих.
– А мистер Квигли знает?
Я намеренно вставлял слово «мистер», говоря о Квигли. Тем самым я как бы отделял себя от него. Выражал ему презрение.
– О, он очень хотел бы знать, но никогда нельзя доверять журналисту, если, конечно, Квигли – журналист.
– Так я ведь тоже всего неделю тому назад был журналистом.
– Но не журналистом типа Квигли, надеюсь.
– А какого типа журналист мистер Квигли?
– Он именует себя корреспондентом по финансовым вопросам, но жаден до любой информации. И я не уверен, что он всегда использует ее для своей газеты. С этого человека нужно глаз не спускать.
– И вы хотите, чтобы я этим занимался? Именно эту работенку вы имели для меня в виду?
– Пожалуй. Вполне возможно. Кто знает? Но сейчас слишком поздно толковать об этом, к тому же мы оба устали. Давай выпьем еще по одной и ляжем спать. Во всяком случае, ты можешь ложиться. А я сначала напишу Лайзе и сообщу, что ты благополучно долетел.
На секунду мне показалось, что он проверяет меня, хочет посмотреть, как долго я протяну со своей ложью, делая вид, будто она жива, но все это, конечно, были мои домыслы! Он добавил:
– Я всегда стараюсь писать ей перед тем, как лечь спать, – даже если потом и не отсылаю письма. Когда день кончился, я могу забыть о моих осложнениях и думать только о ней.
И под скрип его пера я наконец заснул.
Случай – по крайней мере так я думал в то время – на другой же день свел меня с мистером Квигли. Когда я проснулся, кровать Капитана была уже пуста, а на стуле возле нее лежало письмо к Лайзе, незапечатанное и без марки: возможно, он намеревался дописать его вечером, после своих дел – каких дел? – или не думал отправлять вовсе. Меня тотчас потянуло прочесть его – я совсем недавно прочел столько писем Капитана, что мог почти предугадать содержание этого письма. В нем, конечно, будет все та же сентиментальная чушь. И все же, немного гордясь собою, я воздержался от чтения. Это как бы чуточку уменьшало мою вину за главную ложь.
40 
